Марк Леви - Где ты?

Стрелки часов бежали с ненормальной скоростью. Филипп смирился. Ему так много хотелось сказать ей, ну да ладно, он ей напишет. У них едва было время просто немного побыть вдвоем впервые за два долгих года ожидания. Сьюзен чувствовала усталость. Она нашла, что Филипп повзрослел, возмужал. Он счел это комплиментом. «Ты еще больше похорошела». Оба понимали, что этих кратких мгновений вместе недостаточно. Когда скрипучий голос по громкоговорителю известил о начале посадки на ее рейс, Филипп остался сидеть за столиком. Сьюзен поглядела на него.

— Я провожу тебя до дверей только тогда, когда ты пробудешь не меньше четырех часов, учти для следующего раза. — Он заставил себя улыбнуться.

— Какие у тебя губы, Филипп! Ты похож на Чарли Брауна!

— Я рад, это твой любимый мультик!

— Я дурака валяю, но ты же знаешь… Сьюзен встала. Он взял ее за руку и сжал.

— Знаю. Беги!

Он поцеловал ей ладонь, а она, наклонившись, чмокнула его в самый уголок губ. Выпрямившись, она ласково погладила его по щеке.

— Вот видишь, и ты стареешь! Колешься!

— Как всегда через десять часов после бритья. Беги, а то опоздаешь!

Сьюзен развернулась и пошла к выходу. Она была уже в конце прохода, когда он крикнул ей вслед, чтобы берегла себя. Не оборачиваясь, Сьюзен подняла руку и помахала. Тяжелая деревянная дверь медленно закрылась за ней. Филипп еще с час просидел за столиком после того, как ее самолет растворился в небе. Потом на автобусе вернулся в Нью-Йорк; была уже ночь, и он решил побродить по улицам Сохо.

Перед витриной ресторана «Фанелли» он приостановился. Круглые плафоны освещали желтым светом матовые стены. Висящие в деревянных рамах портреты Джо Фрезера, Луиса Родригеса, Шугара Рея Робинсона, Роки Марчиано и Мохаммеда Али смотрели в зал, где смеющиеся мужчины поглощали гамбургеры, а женщины клевали кончиками пальцев жареную картошку. Филипп прислушался к себе: нет, есть ему не хотелось. И он отправился домой. В Вашингтоне Сьюзен вошла в номер отеля. Филипп в это же самое время стоял в спальне и смотрел на кровать. Коснувшись правой подушки, он вернулся в пустую гостиную. Он не стал убирать со стола, а лишь долго молча смотрел на него, а потом отправился спать на диван. Пакет он отнесет завтра.

10 октября 1976 года

Сьюзен,

мне следовало бы написать тебе гораздо раньше, но я никак не мог подобрать слова. И потом, мне казалось, что на этот год я исчерпал лимит высказанных тебе глупостей, и поэтому пережидал, только и всего. Ураган, налетевший на Мексику, вас не затронул? В прессе пишут, что погибло порядка двух тысяч пятисот человек и четырнадцать тысяч раненых. Мексика не так далеко от тебя, и каждая скверная новость из близкого к тебе региона меня пугает. Мне так хочется, чтобы ты забыла нашу ссору. Я не имел права говорить тебе такие вещи, я не хотел тебя осуждать и очень об этом сожалею. Я знаю, порой я сам так глупо тебя провоцирую. Виной всему моя дурацкая самоуверенность. Как будто мои слова могли бы заставить тебя вернуться, а мои мысли и чувства изменили бы ход твоей жизни… Говорят, некоторые великие истории любви начинались с прекращения судебного процесса. Ответь мне скоренько. Дай о себе знать.

Люблю.

11 ноября

Филипп,

я получила твое письмо и…Ты имел полное право. Ты был не прав, но и на это у тебя есть право, и, пусть ты этого не хотел, но в словах твоих прозвучало осуждение. Я их не забыла. Наоборот, я часто над ними размышляю, иначе зачем вообще было их говорить? Лиза — так назвали столь обеспокоивший тебя ураган — прошла стороной. Тут и так все настолько сложно, что иной раз просто руки опускаются. Страна совершенно удивительная. Кровь мертвых уже высохла под землей. Из жалких обломков выжившие восстановили свои дома, собрали то, что осталось от их семей и жизней. Я приехала сюда в полной уверенности, что я умней, образованней, тверже, чем они. Но с каждым прожитым здесь днем я все больше убеждаюсь, что они сильнее меня, а я гораздо слабее.

Мне кажется, это чувство собственного достоинства делает их воистину прекрасными. Это совсем не то что помогать жителям, пострадавшим от военных действий. Здесь грязную войну ведут ветры и дожди. Здесь нет ни хороших, ни плохих, только человечность и доброта среди ужасающей разрухи. Только мужество здешних людей возрождает жизнь на этом пепелище. За это я их и люблю и точно знаю, что именно за это восхищаюсь ими. Я приехала сюда, считая их жертвами, но они каждый день доказывают мне, что они вовсе не жертвы, и дают мне куда больше, чем я им. В Монтклере моя жизнь не имела бы смысла, я не знала бы, что с ней делать. Одиночество порождает нетерпеливость, нетерпеливость убивает детство. Не принимай близко к сердцу то, что я тебе скажу, но я чувствовала себя такой одинокой в нашем отрочестве, которое мы с тобой прожили, будучи близки настолько, насколько смогли. Я знаю, что была очень порывистой, я и сейчас такая. Эта потребность нестись вперед вынуждает меня жить в том темпе, которого ты не понимаешь, потому что он отличен от твоего.