Сергей Герман - Фраер

Выпив, Душман решил — «Надо лететь в Афган. Там в плену томятся наши ребята. Надо выручать».

Дверь в класс была забаррикадирована. Уже ничего не соображающий собутыльник спал в углу на стуле.

Серёга по телефону диктовал ДПНК условия:

— Самолёт, АК с подствольником, шесть БК, два цинка с патронами, броник, гранаты, промедол, бинты. Водку. Нет лучше спирт. Медицинский.

Захват заложников в зоне — это ЧП. Терроризм. Надо было вызывать ОМОН. ДПНК первым делом позвонил начальнику колонии. Тот пообещал прибыть незамедлительно. Приказал также, пока не докладывать о случившемся в управление. Дескать, сообщить всегда успеется. Сначала надо попытаться решить вопрос мирным путём, без крови. Иначе полетят погоны. У всех!

Пока ДПНК объяснял начальнику ситуацию, в ПТУ появился прапорщик Башей. Он был дежурным контролёром. С ним был стажёр.

Вася уговаривал Душмана открыть дверь.

— Серёга открой дверь! Тебе ничего не будет. Даю слово.

— Слово офицера?

— Слово офицера, — обрадовался Башей.

— Так ты же не офицер!? Ты же кусок!

Вася вышел из себя, начал пинать дверь сапогами. — Открой блять!

Серёга хищно щерился:

— Грубишь, крыса тыловая! Русские не сдаются! Иди ты на!..

На подмогу прибежали отрядники и несколько офицеров — мастеров с промзоны. В руках у одного из них был металлический лом.

Дверь всё — таки выломали.

Душман рванул на груди свой застиранный лепень. — Крикнул. — Это последний бой сержанта Бревнова! — И пошел на офицеров в рукопашную.

Его сбили с ног и начали пинать. И скорее всего забили бы до смерти, но по лестнице топоча каблуками уже бежал капитан Парамонов и неистово орал:

— Стой! Не трогать Душмана!

Избитого и окровавленного Душмана, приволокли к Бабкину, посадили на стул. Майор дал ему сигарету.

Прошедший огонь и воду, кровавое месиво зачисток афганских кишлаков, потерявший по приказу родного государства здоровье, тридцатилетний ветеран, затянулся сигаретой, одной затяжкой спалив её до фильтра. Потом вытер рукавом кровь с лица, выплюнул в сторону Васи — мента выбитый передний зуб и произнес, обращаясь к нему, только одно слово:

— Блять!

Через несколько дней Бревнова из БУРа дёрнули на этап с вещами. Зэки спорили о том, куда его отправляют. В Чечню или на раскрутку за захват заложника.

Мнения разделились, половина склонялась к первому варианту. Другая половина, состоящая из наиболее злобных, хотела нового срока.

Черту подвёл Асредин: «Конечно в Чечню»- Авторитетно заявил он. — «У Рокоссовского из сидельцев вся армия была. А, что?.. Зэк это уже готовый солдат. Можно даже не переодевать. Разница небольшая: те же кирзовые сапоги, что и у солдата, зимой — та же шапка на рыбьем меху, в любой сезон — бушлат, который от солдатского только и отличается, что цветом. И там и там относятся как к скотине. Можно даже не кормить».

Больше всех о Душмане переживал Дулинский. Вот и пойми после этого людей.

Через много лет я узнал, что Душмана не освободили. И не отправили воевать в Чечню. Он стал постоянным пациентом психиатрической клиники. В редкие месяцы, когда его выпускали из больницы, бывший воин-интернационалист бродил по деревне и разговаривая сам с собой собирал на пропитание поминальные объедки на местном кладбище. Гвардии сержант Бревнов проиграл свой последний бой.

Я таращился в потолок. Думал. У меня зрел план.

Надо перетащить к себе Гену, вязальщика сеток. Освободить от других обязанностей, создать условия. Выделить чай. Пусть вяжет! Половину оставлять ему на отоварку. Остальное толкать на сторону.

Прибежал Женька.

— Там какой то бушлат пришёл. Тебя спрашивает.

Это вчерашний парень, которого вчера тестировал Ара. Владик! Ему восемнадцать лет. По детски оттопыренные уши и большие несчастные глаза.

Сел за угон машины. Хотел покатать девушку.

Я сказал.

— Мне нужен уборщик. С отрядником вопрос решу. С утреннего просчёта до отбоя будешь находиться здесь. Никто не тронет. Но если засунешь жало в чью — нибудь тумбочку без спроса, задушу как Дездемону. Согласен?

Через час полы в отряде сияли чистотой. Барак был пуст. Расконвойка была на работе за зоной.

Владик босыми ногами стоял на полу и протирал газетой оконные стекла.

Я сказал:

— Молодец! Прилежный. Перекури пока. Возьми у Женьки чаю на чифир.