Сергей Герман - Фраер

Подполковник как две капли воды походил на своего протеже, что давало братве повод подозревать его в том, что двадцать восемь лет тому назад он изменил своей жене.

После торжественного убытия осужденного Николаенко в заслуженный отпуск все затаили дыхание, вернётся завклубом в зону или не вернётся.

Делали ставки. Заключали пари как на тотализаторе. Вадик вернулся. Причём не просто вернулся. Следом пришло письмо из УВД, что заключённый Николаенко находясь в отпуске совершил геройский поступок. Во время пожара в районной администрации вытащил из огня сейф с квартальными отчётами.

Все гадали, какое завхоза ждёт поощрение? Может быть освободят от наказания?

Юра Дулинский озаботился вопросом, что делал ночью у здания администрации заключённый, находящийся в отпуске? В виду отсутствия аргументированных ответов выдвинул собственную версию. Дескать сначала поджог, а потом сам же и спас.

Одна из самых блатных должностей в зоне, это санитар или «шнырь» санчасти.

Попасть на «Крест» санитаром и остаться там до звонка или УДО — было золотой мечтой многих козлов. Там ждала сытная и спокойная жизнь, пока «шнырь» не залетал на пьянке, или на торговле таблетками. После чего проштрафившегося «санитара» отправляли обратно в барак, где его ожидало всеобщее презрение и ненависть правильных пацанов.

Один из «шнырей» тот самый Костя, которого я видел в самое первое посещение.

В прошлой жизни он закончил медучилище. В одно и тоже время с ним в училище училась и Светлана Андреевна.

Следом за завхозом клуба он тоже отправился в отпуск. Скорее всего оказала протекцию сама Светлана Андреевна.

На это раз всё закончилось подвигами другого рода.

Буквально на третий или четвёртый день прошёл слух, что Костик нажравшись какой то дряни сначала изнасиловал, а потом зверски зарезал Светлану. Как оказалось, они были любовниками ещё во время учёбы.

Поступок был блядский. Заключённые изначально не трогали врачей, потому что от них зачастую зависели их жизни.

Костика искали менты УВД и зоновские опера. Шерстили адреса родственников и прежних друзей. Задержали его через несколько дней на даче у кого то из родственников. К нам в зону его больше не привезли, отправили в Сизо.

Ранним утром в барак пришёл невзрачный офицер, лет тридцати. Или чуть больше. Бросалось в глаза испитое, но не злое лицо человека, ведущего постоянную борьбу с алкоголем. Судя по одутловатости, морщинам и красному носу победа всё же оставалась за алкоголем. Минут сорок старший лейтенант сидел с завхозом в каптёрке. Потом Гоша вышел. Скрипя новыми ботинками прошёлся по бараку.

— Отрядника нового дали. — Потом злорадно пообещал. — Ну теперь мы хвост кое-кому накрутим.

Через некоторое время Гоша затянул голосом старого полицая — Строиться! Построение в локалке!

Зэки, выходя из барака, щурились, тёрли глаза кулаками. Мочились на белый снег, глядели на крыши, высокие черные трубы и флаг, удручённо поникший над зданием штаба.

Отряд стоял на снегу. Было холодно. Не май месяц. Зэки приплясывали в холодных ботинках.

Отрядника не было. Он сидел в тёплом кабинете. Выжидал, с-сука!

Колобок зацепился взглядом за Клока. Шнырь тёрся рядом с завхозом.

— Олежка! Ну как тебе у нас в отряде?

Клок нахмурился. Но снизошёл до разговора.

— Отряд и отряд. Что я отрядов не видел?

— Олежик, а в умывальнике был сегодня? Рожу свою в зеркало видел?

Клок машинально схватился за своё лицо. Что там не так?

— Видел.

— Ну так замотай её тряпкой!

Шнырь побагровел. В бешенстве молча открывал и закрывал рот, потом взорвался.

— Ну ты, циклоп одноглазый! Или в жопу!

Миша скромно опускает глаза.

— Я бы тебя тоже послал, да вижу, ты уже оттуда!

Народу смешно. Смехуечки то тут, то там.

Хохочут все, мужики и блатные. Улыбаются даже опущенные.

Развеселились. Посмеялись. Жить стало чуточку веселее.

Капитан Бабкин, рослый русоволосый, с чистыми голубыми глазами числился мастером промзоны. Я видел его пару раз около штаба. Мучило ощущение, что где-то я его видел раньше. Он был не похож на офицеров и контролёров зоны.

Это был, наверное, единственный в лагере офицер, приглашавший зэка сесть при разговоре, никогда не шарящий по карманам и по тумбочкам. И вообще, не растерявший человеческих качеств.

В лагере царил полный интернационал. Наряду с русскими сидели — украинцы, татары, чеченцы, немцы, цыгане. Вопреки расхожему мнению, что евреи всегда там, где лучше и теплее, было несколько евреев. Но никакого антагонизма среди заключённых не наблюдалось.