Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

Очень смешными бывали случаи прямого перевода. Например, безумную популярность приобрела болгарская футбольная команда «Тракия» из Пловдива, которая в сезоне 87/88 годов играла в Кубке УЕФА против белградской «Црвены звезды». Грузины, как известно, серьезно помешаны на футболе. А поскольку в это же время «Динамо» (Тбилиси) встречалось с софийским «Локомотивом», то и другие болгарские клубы оказались в зоне пристального внимания. История с популярностью «Тракии» объяснялась так. Слово это, на болгарском означавшее «Фракия», очень походило на словечко «траки», то есть «жопа», по-грузински. Местные футбольные болельщики, воодушевленные победой «Динамо» над «Локомотивом», молились, чтобы «Тракия» прошла в следующий круг и попала на команду из Тбилиси. Все живо представляли себе надпись на табло стадиона: «Динамо» (Тбилиси, СССР) – «Жопа» (Пловдив, Болгария). Этим надеждам не суждено было сбыться, «Тракия» до «Динамо» не добралась.

Еще эффектней оказалась судьба прапорщика Мутелимова. По происхождению он был табасараном, представителем одной из народностей Дагестана. Не знаю, как переводилась его фамилия на русский язык, но на грузинский она переводилась очень плохо. «Мутели», простите – «пизда», по-грузински, поэтому не иначе, как «прапорщик Пиздюк» его никто не называл! В том числе несчастного дразнили и офицеры! Слава Богу, он ненадолго задержался в полку, ему удалось перевестись куда-то в Россию. Все равно с такой фамилией он просто не мог пользоваться никаким авторитетом у личного состава.

«27 декабря ценой невероятных усилий вышел в город. Время было уже около 19.30 по местному времени, как в патруль заступили бравые ребята из десантно-штурмовой бригады. Я уже рассказывал вам, как они несут службу в патруле. Видимо, у них горел план, и они усмотрели у меня нарушение формы одежды. Итак, мой предновогодний звонок канул, так сказать в небытие. Эту ночь я провел в комендатуре, откуда, естественно, позвонить вам не мог. На следующий день за мной заехал мой начальник, майор Ларцев, и мы на его «Москвиче» двинули в полк. Оказалось, что весть о моем аресте произвела на всех большое впечатление. 29.12.1987 г.»

Строго говоря, нарушение формы одежды в тот день действительно имело место. В помещении переговорного пункта было душно и жарко, и в ожидании своей очереди я расстегнул крючок у ворота. Самое обидное, что я уже почти подошел к освободившейся сотруднице и собирался назвать ей номер московского телефона. Но вместо этого мне пришлось объясняться с огромным десантником, выше и шире меня в несколько раз. Собственно, мне и объясняться-то не довелось, потому что дело это выглядело абсолютно бесполезным, с учетом наших традиционных отношений с ДШБ. Решив, что тратить нервные клетки бессмысленно, я с высоко поднятой головой проследовал вместе с моими конвоирами в городскую военную комендатуру.

В комендатуре имелись небольшой плац, на котором проходил ежедневный развод патрулей, а также несколько помещений, в том числе малюсенький изолятор временного содержания. Оттуда потенциальные нарушители правопорядка могли переехать уже на гауптвахту, расположенную в другом месте, подальше от центра города. Ночь я провел в одиночестве, ибо больше никого поймать в тот день патрульным десантникам не удалось. Спать было ужасно неудобно, потому что никаких матрасов в «обезьяннике», конечно, не предусматривалось, и приходилось довольствоваться собственной шинелью, брошенной на деревянные нары. Гораздо хуже оказалось то, что не предусматривалось и никакой кормежки: предполагалось, что пребывание в комендатуре не может быть столь продолжительным, чтобы арестант успел бы за это время проголодаться. Оставалось уповать на врожденный оптимизм, который, к счастью, не подвел и на этот раз.

Часов в десять утра дверь распахнулась, и дежурный сообщил, что меня ждет комендант. Это стало некоторой неожиданностью, потому что полковник Уфимцев, военный комендант города Кутаиси, обладатель густых, если не сказать, густейших, усов, очень редко снисходил до столь незначительных персон, каковой я сам себя считал. Озадачившись тем, что бы это значило, я направился в новый для меня кабинет на встречу с новым начальником.

– А, Норкин, заходи, – с места в карьер взял Уфимцев, – ты же у нас из Москвы будешь?

– Так точно, товарищ полковник.

– Это очень хорошо! Очень хорошо! У тебя с домом связь есть?

– По телефону, с переговорного пункта, – ответил я, недоумевая, с какой стати комендант задает мне такие очевидные вопросы.