Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

«С увольнением творится что-то ужасное. Всех держат. Дают одну за другой дембельские работы и все откладывают увольнения. Ходят всякие противоречивые слухи. Удивляюсь, как в нашем полку еще не случилось какого-то ужасного происшествия. Но, в общем-то, в воздухе ощутимо попахивает скандалом. Дембельский гнев и местная чача делают свое дело. 15.12.1987 г.»

К концу года обстановка действительно немного накалилась. Местные дембеля уже практически не просыхали, и почему их держали в полку, было решительно непонятно. Их дальнейшее пребывание в части только повышало градус напряженности. Но избавиться от нежелательных элементов командование полка не могло, все ждали соответствующее распоряжение из Тбилиси, а оно все не приходило и не приходило. Так что все потихоньку готовились к встрече Нового года, предвкушая большой праздничный обед.

Вообще наша часть славилась своей столовой. Заслуга в этом была не столько в деятельности ее начальника, прапорщика Чарлишвили, сколько в том, как организовал процесс поставки продовольствия заместитель командира полка по тылу подполковник Бейнатов. Каждый раз, когда мы отправлялись «в гости к Чарли», так именовались походы в столовую, мы могли рассчитывать на полноценное меню. В учебке нас разнообразием не баловали: обед состоял из трех традиционных блюд. Первое – вода с капустой, второе – капуста без воды, третье – вода без капусты. Здесь, в Кутаиси, все обстояло иначе, например котлеты – главная примета т. н. «праздничного обеда» – подавали к столу несколько раз в неделю. По воскресеньям к ним добавляли яйца и какую-нибудь неожиданность вроде дополнительного десерта, выпечки из чайной. Что же касается праздничных обедов в буквальном смысле, то они состояли из шашлыка, яблок в меду и даже напитка «Салют». Его я помнил еще по Москве, это были «шампанскообразные» бутылки с чем-то слабо-слабо алкогольным. Когда в нашем полку по какой-то надобности оказались два парня из ДШБ, той самой десантно-штурмовой бригады, с которой мы «воевали» в патруле, они едва в обморок не упали от нашего рациона. «А у вас что, сегодня праздничный обед?» – все время спрашивали они. Видимо, одного отрицательного ответа им не хватало. А когда мы подробно рассказали, что нам дают по праздникам, десантникам стало совсем нехорошо. Оказывается, у них праздничный обед заключался в двух карамельках!

Но даже такая забота командиров о наших растущих организмах не устраивала привередливых дедушек и блатных, вроде членов нашей компании. При первой же возможности мы старались либо отправиться в солдатскую чайную, либо в офицерскую столовую, либо, в крайнем случае, организовать какие-нибудь самостоятельные посиделки с продуктами, купленными в магазине или присланными из дома в посылках. Как выяснилось, такие «продуктовые наборы» обладали уникальными национально-религиозными особенностями. Например, уже неоднократно упоминавшийся Кахрамон Мамедов очень любил угощаться украинским салом. Впервые столкнувшись со столь вопиющим нарушением исламских канонов, я поинтересовался у Мамеда, как он может есть сало, ведь Аллах запрещает делать это? «Аллах сейчас спит!» – молниеносно ответил мой бакинский приятель, стараясь подцепить наиболее симпатичный кусочек. На наши подначки он никогда не обижался. Кахрамон слыл большим ценителем вкусной еды, и часто можно было услышать, как он бормочет себе под нос следующую присказку: «Шел Мамед, нес обед, Мамед упал, обед пропал!» Более того, на правах каптерщика он часто одаривал меня разнообразной восточной выпечкой, сопровождая это наставлением: «Чай будешь попить!» Эта фраза со временем трансформировалась в ругательство «Хуй будешь покушать!», которое с большим удовольствием использовалось славянским населением полка.

Вообще стоит отметить несколько занятных с лингвистической точки зрения казусов. Например, никто и никогда не обращался к нашим полковым подполковникам по их званию: «Товарищ подполковник». Почему-то их всегда повышали в звании! Кроме того, проведя в Кутаиси пару недель, русские и украинцы не только начинали говорить с кавказским акцентом, но и с удовольствием перенимали целые языковые построения. Так, тот же Мамедов укрепил в нашем лексиконе выражение «Кому спишь?» Это был вопрос, с которым надлежало обращаться к кому-либо, занятому чем-то праздным и несерьезным с точки зрения боевой учебы. С ругательствами ситуация складывалась вообще уникальная. Матом, по-русски, ругались только офицеры, а солдаты и сержанты формулировали вербальные проклятия на универсальном новоязе. То есть славяне крайне редко ругались непосредственно на кавказских языках, предпочитая модифицированные идиомы, а кавказцы, напротив, сквернословили на русском языке, коверкая всем известные нецензурные выражения. Эталоном такого языкостроения, на мой взгляд, выступала любимая угроза братьев Аракелянов. Пугая кого-нибудь из сирых и убогих, они, тараща глаза и потрясая кулаками перед носом несчастной жертвы, кричали: «Эсли ти сичас этага ни зделаиш, я тиба виебаю, блят!» Этого хватало для того, чтобы их собеседник спешно отправлялся выполнять ту или иную работу, которую самим братьям делать не хотелось.