Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

Когда дверь открылась, я увидел нашего комбата, капитана Пискарева, из-за спины которого выглядывали старшина Федун и мой замкомвзвода, сержант Замолин. Воспроизводить весь состоявшийся затем диалог довольно затруднительно, потому как, в отличие от капитана Столярова, капитан Пискарев выражался с помощью идиоматических выражений с любовью и активностью. Положение мое усугублялось тем, что я, разумеется, не мог назвать ему истинную причину моего пребывания в каптерке, в то время как весь личный состав полка в это время болтался на турниках в ходе спортивного праздника. Компромат в виде картинок с обнаженными прелестницами я успел спрятать, пока комбат ломился в дверь, так что оставалась надежда, что он не найдет Димкин альбом и все как-нибудь рассосется.

Тут необходимо отметить, что дембельские альбомы официально находились под запретом. Они считались, и, честно говоря, не совсем уж безосновательно, проявлением дурновкусия и результатом тлетворного влияния западной массовой культуры. Хотя основная причина была чисто дисциплинарная. Работа над этими иллюстрированными книжками отнимала много времени, которое полагалось тратить на военную учебу. В общем, допустить, чтобы мой «дед» за какие-то считаные дни перед возвращением домой остался без дембельского альбома, я никак не мог. К тому же совершенно невозможным было бы расколоться и настучать. Поэтому я честно взвалил вину на себя, признавшись командиру батареи, что решил прогулять спортивные занятия и «притопил на массу». Это выражение означало, что я просто спал в каптерке.

Капитан Пискарев в тот день, по каким-то причинам, пребывал в дурном расположении духа. Поорав на меня, а заодно и на сержантов, минут пять, он объявил, что я получу хуй, а не продолжение службы в учебке рядом с домом, и что завтра же я должен буду уехать в войска. С первой же партией. В Забайкалье. Причем он потребовал, чтобы уже к завтрашнему вечеру ему предъявили факт моего отсутствия в полку.

Мои сержанты почесали полуотросшие затылки и пошли к капитану Столярову. Командир взвода выслушал их и предложил следующий вариант решения проблемы. Отменить распоряжение комбата он, естественно, не мог, а уговаривать рассерженного Пискарева было делом бессмысленным. Поэтому Столяров предоставил сержантам нашей батареи полную свободу действий, подкрепив его гарантиями своего нейтралитета. Деды пошли в строевую часть, в которой проходило формирование отправляемых по распределению в войска команд. Я же остался ждать решения моей судьбы.

В строевой части выяснилось, что завтра действительно отправляется команда в Забайкальский военный округ. Но точно так же группу наших курсантов должны были отправить и в Закавказский военный округ. Мои сержанты настоятельно попросили какого-то неизвестного мне «молодого», заполнявшего бланки, внести исправление в списки, вписав мою фамилию не в забайкальскую, а в закавказскую партию. Возражений, по понятным причинам, не последовало. Вернувшись в расположение батареи, они сообщили мне эту новость, дополнив ее следующей аргументацией: на Кавказе хоть тепло, да и фруктов поешь… И я уехал на Кавказ. Где понял, что все происходившее со мной эти полгода было только присказкой. Сказка ждала меня впереди, моя служба только начиналась…

Я – сержант Советской армии

«На завтрак и т. д. всякие разводы ходим человек по шесть-семь. Подъем происходит так. В 7 часов дежурный по дивизиону кричит: «Эй, вставай! Давай, давай, вставай! Быстрей, эй!» Так продолжается минут пять. Короче, половина убегает на зарядку, половина спит. 22.05.1987 г.»

Посмотреть на Баку толком не удалось. Так, из окна автобуса, по дороге с городского вокзала в Баладжары, где находился распределительный пункт Закавказского военного округа… Сразу же «прозвенел первый звонок». Контингент, ожидавший своей участи, разительно отличался по национальному составу от того, что остался в теперь уже далекой Горьковской области. Оказалось, что на Кавказе не работало правило, согласно которому прохождение службы относительно недалеко от своего дома считалось нежелательным. Процентов семьдесят новобранцев и закончивших учебки сержантов, собравшихся в Баладжарах, представляли грузины, армяне, азербайджанцы и узбеки. По убывающей. Потом шли украинцы, молдаване, таджики и все остальные. РСФСР была представлена почему-то большим мордовским отрядом. Москвичей не наблюдалось вообще, что меня, конечно, озадачило. Правда, забирать мою команду приехал как раз москвич, лейтенант Кузьмин.