Евгений Касимов - Назовите меня Христофором

Шутки шутками, а дело-то кончилось, газету закрыли. Савлов, выбравшийся на второй срок сенатором, неожиданно охладел к публичности, стал скидывать свои медиаактивы, отказался от информагентства, телеканала, журнала и, кряхтя, стал поговаривать, что и газета ему без надобы. Он даже как-то горестно поведал Денисову, что лучше бы эти деньги, что тратит на нее, раздавал бабушкам, и те, глядишь, булку хлеба лишнюю купили бы. Петр Степанович пытался возразить, что не хлебом единым, что эти самые бабушки с утра ждут Василича с газетами, но попробуй вот объясни какому-нибудь кимирсену, что он не прав.

Так что впереди полная и безнадежная неизвестность. Вот если бы Денисов писал стихи… Или, того лучше, — романы тискал… Да если бы за них платили деньги… Но Петр Степанович терпеть не мог журналистские стихи, а еще более того — журналистские романы. Не знал он ни одного случая, чтобы хороший журналист еще и писал хорошие стихи, а романы тем паче. Писатели иногда становились хорошими журналистами — это да, а вот чтобы наоборот…

Дело было даже не в том, что сегодня устроиться журналистом в какое-нибудь приличное издание практически невозможно, а в том, что в самой журналистике Петр Степанович давно разочаровался. И сейчас опустошенно хмурился. Во что превратилась профессия? В беспринципный пиар, в неумное словоблудие, в бесконечное самолюбование. Телегуру! Бумагомараки! Щелкоперы! Предатели! Первые ученики! Только и могут сладким голосом рассказывать о деяниях мэра или губернатора. Главное, чтобы щедро платили. Причем половину — неучтенкой. А пишут и говорят с ошибками. Даже на НТВ. Чеченская компания! Вернулись с Косова! Скрупулёзно! Информацию не проверяют, пишут порой полный бред, но как заточены на сенсацию! Как каламбурят в заголовках!

Петр Степанович озлобился. Опять замутило. Он закрыл глаза и увидел беззвучное синее-синее море и большое бледное небо над ним. Попытался представить белую чайку, парящую над мелкими барашками волн, но жесткая сильная птица все время куда-то исчезала, и Денисов отпустил ее. В море возник крохотный косой парус. Стало легче.

Да, из старой гвардии — кто в советниках, кто в инвалидной команде, и его, по всем статьям, завтра — в расход. Может, оно всегда так и было, но как ворчливы старики, как удивительна старость, когда она поражается переменам. Tempora mutantur… Нет, не правы латиняне. Это не про нас. Вернее, сами-то мы меняемся, а вот времена…

Вроде бы время двигалось, события происходили, но Денисову иногда казалось, что на дворе все еще 1984 год. Ну, разве что модернизированный. Это было поразительно. Как и поразительна была никчемушная свобода. Но более всего его поражало то, как многие молодые журналисты с придыханием говорят об этой свободе, сами какой-либо несвободы не нюхавшие. Разве что в пеленках.

Денисова вопросы о свободе мало волновали. Детство его было свободным. Школьная несвобода стала ему в тягость, и он из школы ушел. В армии, попав в условия настоящей, подлинной несвободы, он раз и навсегда для себя решил, что нужно принять эту жизнь во всей ее полноте, в ее чудовищной несвободе, в ее заведомой обреченности. И выжил! Но внутренне он всегда оставался свободен. Это был своеобразный дзен, который Денисов открыл нечаянно и который стал опорой ему на всю жизнь.

«Белеет парус одинокий…» — замычал, запел тихонько Петр Степанович, и варламовский романс взбодрил его.

Среди разных особенностей Денисова была еще одна примечательная — неистребимая цитатность. В силу необъятности его памяти навалено в нее было всякой дряни — и преизрядно. Но, надо сказать, что он очень не любил, просто даже терпеть не мог, всяких там записных остряков и эрудитов, выстреливающих на вечеринках как из пэпэша, по поводу и безо всякого повода, к месту и не совсем, афоризмы, расхожие фразы, переиначенные обрывки хрестоматийных стихов, клочки прозы, анекдоты, каламбуры, которые как будто специально были заучены из книги «В мире мудрых мыслей» издательства «Блаблабла». Денисов тихо зверел и гундел себе под нос, что эти импровизации гроша ломаного не стоят, что это все сплошные понты, как и весь русский постмодернизм, что эти щеголи просто впаривают тухлятину, и то, что выглядит задорной импровизацией, наверно, в другой компании будет повторено с теми же модуляциями. Хотя, надо признаться, сам он любил весело поумничать в разговорах, но со стороны разве себя увидишь. Только что в зеркале. И то сразу начнешь прихорашиваться и ужимки строить. И еще Денисов был немножко пафосным. Может быть, даже избыточно. Что по нынешним временам было не комильфо. Но уж какой был, такой был, ничего тут не поделаешь.