Франсиско Голдман - Скажи ее имя

Какими мы должны стать после свадьбы? Должны ли как-то измениться? Мы были в некотором замешательстве, чувствовали скованность первые полтора дня нашего медового месяца, проведенного на уединенном эко-курорте в Наярите, где на побережье Тихого океана разводят морских черепах. Какое чудесное солнечное утро! Самое время заняться серьезными делами медового месяца — полежать в гамаках и почитать серьезную литературу! На второй день мы поехали кататься на лошадях. Моя лошадь понеслась галопом по берегу, не обращая никакого внимания на то, что я кричал и дергал за поводья. Так в нашу жизнь вернулось былое веселье: Аура развлекалась, изображая, как я беспомощно болтаюсь в седле, а конюх смотрел на нее и смеялся. Наша хижина стояла на берегу океана, вечерами она освещалась свечами или масляной лампой; на курорте не было электричества. Окрестности кишели голубыми крабами, и мы фотографировали их, приподнимая за гигантские, самурайские клешни. Чтобы поужинать, нужно было переплыть небольшую лагуну на маленькой весельной лодке. В столовой мы пили Маргариту и играли в скрэббл, используя как английские, так и испанские слова. Аура одновременно играла и читала книжку, лежавшую у нее на коленях. Остальные гости тоже старались не докучать друг другу, они производили впечатление рок-звезд или финансовых махинаторов средней руки на долгожданном отдыхе. Они никогда не снимали солнечные очки и бейсболки с надвинутыми на глаза козырьками, береглись от солнца. Морской прибой был мощным и коварным; вдоль отельного пляжа стояли знаки, запрещающие купание в океане. Но был бассейн, сконструированный так, что он казался естественной частью пляжа. Однако я все равно купался в океане, если это можно так назвать; я забегал достаточно далеко, чтобы поднырнуть под волну, затем разворачивался и мчался назад под натиском тяжелых, несущих мелкие камни волн. Служащий отеля наблюдал, как я выбираюсь из воды, с выражением крайнего неодобрения на лице. Он ткнул пальцем в запрещающий знак и закричал: здесь запрещено плавать, сеньор!

Что бы ни случилось, признавалась Аура своей подруге Марьяне, я могу на него положиться. С ним я чувствую себя защищенной, говорила Аура. Он всегда заботится обо мне. Еще Аура сказала, что я скорее пострадаю сам, чем позволю чему-то случиться с ней. Это одна из причин, по которой я так счастлива в браке с ним, сказала Аура Марьяне в Мехико за несколько дней до нашего отъезда в Масунте в июле 2007 года.

Это при том, что весной я чуть было не довел ее до могилы. Мы направлялись в Нью-Бедфорд, где я собирал материал для нового романа. Как большинство ньюйоркцев, я редко садился за руль. В тот момент я чувствовал себя в роли водителя несколько менее уверенно, чем когда ездил на машине постоянно. В Мехико, где у Ауры был маленький красный «шевроле», стоявший у матери, за рулем все время была она, словно юркий жук ловко маневрируя в плотном, непредсказуемом потоке автомобилей. Но на пути в Нью-Бедфорд наш взятый напрокат внедорожник вел я. Я проскочил поворот и в каком-то полузабытьи попытался все-таки в него вписаться, резко рванув вправо. Машина в правом ряду с визгом затормозила, водитель в бешенстве жал на гудок. Долбанный мудак! — злобные крики, жесты и взгляды сыпались со всех сторон.

Аура сидела на пассажирском сиденье, как раз там, куда врезалась бы машина. Ее трясло, на английском она выдохнула: ты глупый, глупый человек!

Аура никогда не говорила со мной так неуважительно. Пристыженный, я ехал дальше, притворяясь, что даже не пытался никуда повернуть. Прошло несколько минут, прежде чем она тихо извинилась, пробормотав: я не хотела обидеть. В такой ситуации люди часто говорят, не подумав. Это адреналин, сказала она.

Глупый, глупый человек. Я несколько дней не мог забыть эти слова, они преследовали меня. Как только я вспоминал их, у меня мгновенно портилось настроение. Это было глупо, глупо повернуть, даже не посмотрев на правый ряд. Почему я так запаниковал из-за какого-то пропущенного поворота?

Я вынул пачку «Кэмел лайтс» Ауры из кухонного ящика, взял спички, накинул куртку и вышел из дому. Было за десять вечера, похолодало; когда я присел на ступеньки, цемент, словно сухой лед, ужалил меня сквозь джинсы. Некоторые припаркованные машины были покрыты коркой льда после сильного снегопада, а другие, возвышаясь, будто айсберги, так и стояли засыпанные снегом, но по тротуарам и проезжей части уже расползалось грязное снежное месиво. Я закурил. Велосипед Ауры был пристегнут к черной стальной решетке у входа в подвал, рядом с мусорными баками; седла не было, он ржавел, наполовину погребенный в сугробе. Я так и не смог найти ключ от замка. Казалось, практически каждые пару недель кто-то воровал седло ее велосипеда. Где теперь эти седла? Как далеко простирается ареал их обитания? Быть может, в Молдавии кто-то ездит на седле Ауры? Это была моя первая сигарета за тринадцать лет. Я затянулся и закашлялся. Снова затянулся и задержал дым в легких. Головокружение: медленно вращаясь, тошнота поднимается от живота. Пальцы и уши болели от холода. Я смотрел в даль квартала, прямо перед собой в свете луны я видел тонкие ветки и узловатые, кривые сучья ее дерева. Парочка разносчиков на велосипедах проехала по улице, капюшоны их толстовок болтались поверх курток, шины скрипели по замерзшему грязному льду, в их речи проскальзывали мексиканские и испанские слова, через каждые пару слов слышалось «чувак». Я хочу, чтобы мой сердечный друг вернулся, думал я; мы могли общаться знаками, мы были отличной командой. Должно быть, я презирал людей, которым не дано понять, что это такое, но я никому из них не пожелал бы пережить то, что пережил сам. Я затушил сигарету и взял новую. Если она у тебя есть, держи ее крепко, думал я, вот мой совет всем живущим. Вдохни ее, заройся носом в ее волосы, вбери ее в себя. Скажи ее имя. Оно навсегда останется ее именем. Даже смерть не способна украсть его. Только ее, при жизни и после смерти, навсегда. Аура Эстрада.