Павел Антипов - Дипломная работа

— Не забивайте себе голову всякой ерундой, Боб Иванович: быть пессимистом у вас не получается. К тому же я Марсику на день рождения такое подарю, что не позволит ему думать о подобной чуши.

— Птичку?

— Какую птичку? Вы б ещё сказали собачку, честное слово. Я подарю своему Марсику национальный флаг!

Запахло гарью. Я понял, что выкипел чайник.

— Будьте вы прокляты, Марс Марсович, я из-за вас чайник сжёг!

Я не пессимист, я — реалист. Если кому-то нравится считать меня скучным ворчливым стариком — что ж, не буду их переубеждать. Замечу лишь, что это всё от людской ограниченности и от желания навесить на всё ярлыки.

Когда идёт дождь, я так и говорю, что идёт дождь. Когда жизнь нелепа и грустна, я прибегаю к метафорам, которые выходят такими же грустными, как жизнь. А про птичку в клетке — это Боб Иванович выдумал. Всё ему хихоньки да хахоньки.

Впрочем, верить дешёвому оптимизму Боба Ивановича всё равно что верить в то, что дерьмо снится к деньгам. Помню, был такой случай. Захожу к Бобу Ивановичу, чтоб вытащить его на нашу ежедневную прогулку, а он сидит с кислой миной. Ну, с такой, что можно подойти сзади, плюнуть ему на лысину, а он ничего не заметит и продолжит глубокомысленно смотреть вперёд.

Я тогда беру и хлопаю дважды в ладоши — Боб Иванович не слышит. Тогда я топаю ногами — Боб Иванович в раздумье. Пришлось подойти и сказать:

— Здравствуйте, любезный Боб Иванович, это я — Марс Марсович, пришёл, чтоб пойти с вами погулять!

Тут Боб Иванович сразу же надел свою маску веселия и благодушия.

— Добрейший, добрейший денёк, дорогой Марс Марсович, пойдёмте на променад.

— Ну уж, фигушки, Боб Иванович, для начала вы мне объясните, о чем это вы таком думали, что не слышали, как я хлопал и топал.

— Ах, это... Да я думал о том, что жизнь чудесна, прекрасна и умилительна. Как же хорошо, что мы с вами живём!

— Не лгите, любезный, я на вашем лице всё прочёл.

Боб Иванович тогда стушевался и тихонько так говорит мне:

— Марс Марсович, дорогой, обещайте мне, что никому об этом не расскажете. Не хочу, чтоб меня воспринимали иначе как оптимистического старца.

— Ладно, тайну вашу схороню. Только думаю, что догадливый читатель и сам уже понял, что у вас на лице было написано.

— Ах, что же делать? А давайте мы сделаем так, будто это вы с кислой миной сидели, а не я, тогда никто ничего не заподозрит.

— Побойтесь бога, Боб Иванович, — говорю ему я. — Надо же уметь признать в себе хоть каплю пессимизма.

— Ну ладно, только каплю: признаю.

— Вот и хорошо, а теперь пойдёмте протрясёмся, любезный Боб Иванович.

— Дорогой Марс Марсович!

И мы, рассмеявшись, отправились на променад.

Боб Иванович и Марс Марсович были закадычными друзьями. Их тянуло друг к другу, несмотря на их разные темпераменты, а, может, и благодаря этому. Вот однажды Марс Марсович покумекал над таким положением вещей и пришёл к Бобу Ивановичу.

— Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, — говорит Марс Марсович.

— Это вы о чём? — спрашивает Боб Иванович.

— Помните ли, любезный Боб Иванович, как нас одна старая истеричка гомиками обозвала?

— Ах, это было ужасно, до сих пор не могу забыть, дорогой Марс Марсович, — при воспоминании о Люсе Кандауровой у Боба Ивановича увлажнились глаза.

— Так я вот что подумал: а, может, это и не так плохо — быть гомами? Посудите сами: вы живёте один, я живу один — почему бы нам не съехаться и не попробовать жить вдвоём? Представляете, как было бы замечательно?

— Что вы такое мелете, Марс Марсович! Вы хоть представляете, какие обязательства на нас накладывает голубое сожительство? Да нас же люди будут дразнить: голубой, голубой не хотим дружить с тобой!

— Я вас не узнаю, Боб Иванович, где же ваш оптимизм?

— А ещё люди скажут: голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик…

— Как дела голубчик! — радостно закончил Марс Марсович. — Я всегда мечтал, чтоб меня голубчиком называли.

— Ох, Марс Марсович, сразу видно, что вас в детстве недолюбили. Хорошо, съедемся на неделю, но жить будем в разных комнатах, и, чур, спать ко мне не проситься.

— Ура, ура, Боб Иванович, вы делаете меня счастливейшим человеком, я даже на миг забыл, что я пессимистический старец. Спасибо вам!

И Марс Марсович потрюхал за вещами.

Я — бомж. Я серый минский бомж. Я плохо пахнущий бомж серого города Минска. Я живу в вашем подъезде. Раньше я часто менял подъезды, но людям не нравилось, что я там живу, и они начали ставить домофоны. За какой-то год в районе остался всего лишь один открытый подъезд — это ваш. Теперь я живу в нём.