Георгий Эсаул - Алиса в стране оплеух

Я бы поссорился с собой, если бы ты заболел, впал в кому, или назначил себя властелином Тьмы, Повелителем Времени.

Прогуляемся, друг мой, до впечатляющей картины Марсианского города! - Александр вел меня, а я послушно - с грацией жертвенного барана и согласием стыдливой обнаженной балерины - следовал за другом, искал момент, когда откровенно пожалеть его, признаться, что видел отсутствие у него гениталий, сочувствую, что не ходит по малой нужде в общий сортир с дырой до другого Мира; мне казалось, что дыра в сортире устремляется в бесконечность, проходит через ад, через Австралию и исчезает в чёрной дыре Галактического Ничто. - Взгляни, друг мой сердечный, - Александр широко - будто показывал размер пойманной стерляди - развёл руки. - Ты видишь безысходную пустоту огромного котлована, вырытого нашими рабочими руками, похожими на лапы землероек.

Представь, что котлован - на Марсе, и не пустой он, как голова пианиста Шиндлера, а город розовый в котловане, и имя городу - Правда!

Недруги сгорают на подступах к городу Правды, а податливые друзья помогают детям с ограниченными возможностями на склоне лет сделать первый шаг в историю человечества - так первый шаг утёнка - шаг в кастрюлю с супом". - Александр замолчал, я тоже молчал, не в силах побороть волнение, картину воображаемого Марсианского города Правды.

Но почему-то город виделся мне в тот момент с множеством раскрытых ран - подобных ране между ног Александра - с рваными краями.

Я задумался о судьбах детей Пармы, оглянулся и засмеялся в прекраснодушии, на время впал в прелесть.

Глаза Александра горели гневом, но таилась в уголках печаль, равная печали жителей дна океана.

В руках Александр держал старый боевой лом - оружие строителя Беломорканала, и ломом подталкивал меня к пропасти - так благодарные жители Спарты сталкивали Эзопа с обрыва.

"Да что же это делается, славяне, когда сестра на брата с ломом пошла? - Александр пропел, голос его сломался, обрёл нежность первоцвета. - Пионерский Орлёнок, я вчера не спала - да, ты не ослышался, я не мужского пола, а - женского, продолжающего род людей.

Ты приспустил мои ватные штаны - дело молодое - кто не балуется? - и увидел мою тайну, сокрытую от людей до поры, до времени - так старик на заводе скрывает от начальства свой возраст.

Не по комсомольской путёвке я прибыла на стройку века - Беломорканал, зэками и папиросами воспетый.

По состоянию души, из-за размякшей совести - хотела принести пользу Отчизне, поэтому скрыла свой пол - кто же девушку поставит на рытьё траншей, на тяжелые работы - камни ворочать; не Сизифы девушки.

Но ошиблась - дас-с, ошиблась - девушки на Беломорканале работают наравне с мужчинами; но поздно, нельзя было признаться, что обманула парторга, назвалась парнем, хотя у меня менструации между ног - реки огненные.

Мхом в критические дни затыкала себе пробоину, промакивала стекловатой - Слава Труду!

Труд меня возвысил до творчества, стяжателей и лихоимцев я уже видела в другом свете, в радиоактивном.

Бурундук пробежит - не зашибу кайлом бурундучка, а вздохну над ним, овею любовью, закрою морду животного мягкими ладошками и прошепчу тайное, только мне и бурундуку известное - так олень даёт олененку имя.

Полюбила тебя, как друга, Пионерский Орлёнок, но признаюсь - иногда женское во мне лавой падало в низ живота, когда ты ластился, отдавал свою пайку хлеба, подливал мне баланду или подхватывал мою тележку, падающую с моста в реку.

Решилась признаться тебе, открыться - потому что друг ты - на сегодня назначила, обнаженаня перед тобой пробежала бы в поле, понесла бы от тебя дикую помесь Орла и Женщины.

Но ты опередил меня, поэтому имя тебе - смерть!

Пьяный, хороший до блевоты, увидел моё женское начало между ног - у меня мысли в тот момент подкосились ногами больной балерины; мог совершить надо мной насилие, и насилие я бы то назвала - задабриванием, коварный ты работник лопаты и лома.

Теперь ты замарал мою рабочую честь и тонкую мораль девушки с лопатой - так смелый палач кровью жертвы - эликсир бодрости - смазывает щёки Королевы-матери.

Люблю я тебя, но вынуждена - оттого, что познал мою подноготную - убить тебя, сбросить в котлован, где мыши принимают трупы за чистые монеты.

Ты в меня мог другом войти, а я тебя камнем по темечку успокою навеки, подарю улыбку сокрушенного Счастья.

Под ручку могли с тобой пойти в Храм Судьбы - мой дядя Индиана Джонс выстрадал, нашёл дорогу в Храм Судьбы; по дороге питался мозгом живых пищащих обезьянок, глазами питонов, скорпионами - торжествовал; когда чернозадые индейцы при виде его белого лица разбегались с воплями оперных виртуозов.