Георгий Эсаул - Алиса в стране оплеух

Я о штангистах читала, на картинках видела, любовалась анакондовыми мускулами - красавцы мужчины.

Старец портки натянул, на меня строго смотрит из-под кустистых бровей, ответственность на меня перекладывает за содеянное - так прораб ругает рабочих за снегопад:

"Ты, Елена, слишком призывно у колодца стояла - нехорошо это, ох, как нехорошо!

Ладно, я - чистая душа, сокол, а, если бы ястреб тебя увидел, надругался бы над твоим золотым телом, на весну похожим?

Добро я совершил, благодари меня поклонами земными, умасливай, а то селевые потоки с разливами рек разметут вашу деревню по брёвнышкам, дождевая вода и талые снега с яростью адских псов за белые ноги искусают, снесут кладбища с покосившимися, как горбуны, крестами.

Забудь о сне и отдыхе, расхваливай меня, высокая, смирная, красивая девушка с фигурой олимпийской чемпионки по прыжкам в воду.

Истину я ищу, даже в тебе искал, но нет в тебе Правды, а Истины - тем более, словно осушили тебя.

Курицу вижу - сверну курице голову, суп сварю куриный - но не на потребу желудку, а для размышлений - может быть, в курином супе Истина.

В кустах сижу, лопух сорву, использую, и думаю - не в лопухе ли Истина?

По дороге бреду, под ноги смотрю, коровьи лепёшки обхожу, словно они - мещане и пианистки, ищу в коровьих розах Истину, но не нахожу.

Тебя у колодца приметил - паву белую, - не по похоти, не из глумления тобой овладел, а думал, что в тебе Истина, да просчитался, теперь - горюю, а ты виновата, узлом завяжись - не прощу, потому что обманула меня, оттого, что нет в тебе Истины.

Завлекла, а Правду не дала, свет тебе и любовь, сообразительная девушка с глазами цвета льна".

"Во как! Ефим Альбертович! - я даже рот округлила красиво - в артистки готовилась, Любовь Орлову изображала на коне. - Обесчестили меня - кому я теперь в жёны нужна, запятнанная Бурёнка?

Выкуп платите, вы же, наверно, комсомолец с прежних времен, когда в фиолетовых портках с ружьём за плечами реку Дон переплывали, называли себя пароходом, а оказались - подводной лодкой "Титаник"!

Ведро новое купите - дорого для вас, но моя честь ведра стоит, я же не Братец Кролик американский в кустах.

С ведром меня замуж возьмут, потому что невеста - с приданным, с калымом, с ясаком, с данью, с налогом на прибыль.

Если суеверный вы, дедушка, то на ведре слова Истинные напишите; Истину не нашли, но слова Истины знаете, иначе от вас нет проку в этом Мире и в другом Мире, старуха вам - свеча, а вместо стакана воды перед смертью - стакан мочи, лечИте зубы уринотерапией".

Руки в бока упёрла, от своего не отступлю - пусть ведро мне новое купит или украдёт - не моё дело промысел мужчин - за поруганную честь.

Ефим Альбертович с ноги на ногу переминается, босой, облезлый, труха с него сыплется, со столетнего дуба, жмётся - видно нет денег, или жалко за ерунду ведром расплачиваться, мы не на фестивале искусств в Амстердаме.

По телевизору видела гей парад в Амстердаме - красиво, красочно, весело, с задором; и зачем крестьяне качают соломенными головами и в экраны телевизоров плюются, словно пенную реку из себя извергают, а в реке той вместо бревен - усопшие мертвецы из Индии.

"Дура ты девка, потому что - баба! - Ефим Альбертович головой качает (я его легонько ногой в живот лягнула, чтобы не оскорблял, задохнулся, но смотрел на меня с уважением, как на сеялку-веялку), сопит, словно три паровоза братьев Черепановых проглотил. - Знак я на тебе оставил, облагодетельствовал твоё тело - теперь до конца дней своих упадку в мужиках не будешь знать, как сучка в течке.

Некоторые девицы сто лет ждут удобного случая, когда под Принца или под коня лечь, сердобольные.

Ты - смени гнев на милость - стала с этого момента желанная для каждого мужчины, даже для ушкуйника, который только коров и овец любит, подражает древним философам и современным генералам.

Большие пальцы я себе на ногах отрубил, потому что боялся своего свойства - счастливыми баб делать; вы-то счастливы, в мужской ласке купаетесь, как лягушки в болотном иле, а я Истину ищу, и от вашего счастья она не ближе и не дальше, словно морковка на веревочке перед ослом.

Батюшка меня предостерегал, даже убить хотел, чтобы я людскую породу не портил, не превратился в жука колорадского с пятнышками по зловонному телу.

На телеге едем, батюшка мне поучительное и любознательное рассказывает из жизни графа Льва Николаевича Толстого, уму-разуму крестьянскому учит; и, вдруг, словно гроза на голову породистому коню - взбеленится, с отвращением на меня взирает, кнутом по лицу бьёт - в глаза целит.