Пере Калдерс: Рассказы писателей Каталонии

Сейчас, когда время позволяет нам смотреть на каталонскую литературу словно с высоты птичьего полета, охватывая взглядом самые различные тенденции и направления, нельзя не удивиться тому, какой огромный путь пройден ею за сравнительно небольшой срок. На этом пути были ошибки и колебания, наивные порывы и холодная целеустремленность, смелое экспериментаторство и добросовестное ученичество. Но заветная цель становилась все ближе, — каталонская литература, в годы франкизма доказавшая свою жизнестойкость, обретала себя и сейчас все увереннее заявляет о себе.

Этот сборник — лучшее тому доказательство. Он знакомит нас с творчеством не только тех, кто начал писать в 30-е годы, но и тех, кто родился незадолго до войны или вскоре после нее.

К этому поколению принадлежит писатель с Мальорки Габриел Жане Манила. Вот что говорит он о своей юности: «Я вырос в обстановке страха… страха при мысли, что моя семья принадлежит к числу побежденных… Мы были жертвами пренебрежения и неустанного контроля, постоянной психологической пытки» [8] Цит. по: Antologia de la narrative catalana dels 70. Barcelona, 1980, p. 15. . Получив образование, стоившее его отцу немалых сил и средств, будущий писатель вступил в общество, где одни могут «прожить каждый отпущенный им час как будто выжимают лимон до последней капли», другие же вынуждены до самой смерти подбирать крохи с чужого стола и радоваться, если удалось хоть краем глаза взглянуть на пышный праздник, где им, увы, нет места. Таким предстает перед нами испанское общество в рассказе Жане Манилы «Пиявки». Здесь автор использует ту же технику, что и Мерсе Родореда: мы видим жизнь глазами официанта, слышим его голос — спокойный голос человека, привыкшего к существующему положению вещей, принимающего его как должное. Однако авторская позиция прослеживается в рассказе достаточно четко. Проявляется она в постоянном сопоставлении: одна свадьба и другая, одни люди и другие… Словно две прямые, которые никогда не пересекаются, но вечно существуют рядом: жизнь богачей и бедняков.

Нищета прочно обосновалась в «единой, великой, свободной» Испании Франко, та самая нищета, которая «пробирается в каждую складку одежды, в каждую частицу тела, в каждый уголок сознания». Где найти от нее спасение, что делать, когда исчерпаны все возможности и надеяться остается только на удачу? Но она редко улыбается таким несчастным, как, скажем, безработный из рассказа Жорди Сарсанедаса «Притча о дублировании». Против глухой безысходности жизни хочется протестовать, хочется возмущаться и спорить — но с кем? Бесстрастный голос за экраном — словно олицетворение равнодушного общества, дающего одним все, у других все отнимающего.

Официальная философия франкистского государства, где церковь претендовала на безраздельное господство над умами людей, не просто оправдывала нищету народа, но даже освящала ее. Истинное богатство — вера, свобода от мирских благ приближает человека к богу, возвышает и очищает душу. С этой позицией, выгодной и удобной для правящих классов, спорят писатели послевоенного поколения. Нет, бедность не обогащает и не возвышает, напротив, беспросветное существование порождает нищету духа, которая точит человека подобно ржавчине. Ночной браконьер Шеек из рассказа Балтазара Порсела «Счастливая луна» мало изведал на своем веку. Вино по субботам, голод и работа, работа без конца — вот, пожалуй, и все. Но самое главное — это постоянное желание спать, всепоглощающее желание человека, отупевшего от нищеты, — «Спать хочется!». Словно в полусне прожил он жизнь, мало отдавая себе отчета в том, что делает. В кого стрелял во время гражданской войны, почему стрелял? Только потому, что так велел капрал. Зачем убил тех людей на велосипедах? Кто его знает… Спит разум, спит сознание, живо только одно — надежда разбогатеть и ненависть к богатым. Но не та ненависть, которая вела рабочих Барселоны в дни Трагической недели 1909 года. Ненависть Шеска — мелкая, завистливая, она заставляет его хладнокровно дожидаться смерти сеньора Бенета, с тем чтобы завладеть его деньгами.

Мыслью о деньгах одержим и хромой Силверио. Кажется, будто эта мрачная, отталкивающая фигура сошла со страниц Камило Хосе Селы — так напоминает она его персонажей, чьи души порой являют читателям алчную злобную пустоту.

Пафос социального обличения — вот новое качество, появившееся в произведениях каталонских писателей послевоенного поколения и сближающее их творчество с творчеством тремендистов, а также испанских писателей 50-х годов — создателей «объективной прозы».