Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Обманывайте других, Фортунат, если таков ваш выбор, но не обманывайте себя. Какой новый узор вы можете дать этим людям? Чем вы утешите человека, чей город сожгли дотла? Что скажете поэту, неспособному больше писать стихи? Актрисе, которая пережила свой талант, и ученому, который больше не верит в свою науку? Девушке, растоптавшей свою любовь ради шпионажа, и юноше, потерявшему эту любовь? Патриоту, который увидел, как его патриотизм превращается в предательство, и офицеру, который, выполняя приказ, отдал мирных жителей на растерзание тирану? Чем вы поможете им?

– Я дам им иллюзию. Блистательную иллюзию власти и силы, с которой они смогут начать жизнь заново. Я даю им волю к жизни, даю им новую жизнь. А вы, святой отец, что можете дать им вы?

– Что я могу дать им? – переспросил маленький священник и ответил со спокойным величием уверенности, твердой, как гранитная скала: – Я могу дать им единственное, что нужно каждому: не новую жизнь, но жизнь вечную.

Милый Стивен, говорит Злата, перебирая вьющиеся кудри юноши, милый Стивен, твой маленький священник дьявольски проницателен. Ну да, я получила новое задание, потому и умчалась из Лондона так стремительно. И конечно потому, что ты нравишься мне больше, чем я могу себе позволить.

Понимаешь, уже два года я работаю на британскую разведку. Большей частью – во Франции. Немецкие офицеры, иногда довольно высокопоставленные. Информация и дезинформация, обычные шпионские дела. Я думаю, где-то в огромных сейфах Блетчли-парка наши доклады могли оказаться на соседней полке – скажем, мои образцы шифров и твои расшифровки.

Как ты понял, сейчас мой объект – Клаус. Мне надо выяснить, был ли он все эти годы связан с Коминтерном, а если нет – сможет ли найти туда ходы. Война всегда заканчивается рокировкой, друзья меняются местами с врагами, и теперь нам надо держать руку на пульсе у Советов.

Возможно, я поеду с ним в Дрезден, в советскую зону. В конце концов, оттуда ближе до Польши. Я, конечно, была еще совсем девчонкой, но я помню запах жимолости и крохотные белые цветы на садовой изгороди, помню легкую тень перистых облаков на рябом зеркале не тронутого ряской пруда. Помню разбегающиеся трещины в штукатурке старого отцовского дома – не то реки, не то дороги на карте вымышленной местности. Помню заросший, неухоженный сад, покосившуюся сторожку, где мы играли детьми. Помню Беату и Томека… Мачека, Збышека… первых мальчишек, в которых я влюблялась, первых мальчишек, которые влюблялись в меня.

Я всех их помню, Стивен, но совсем не знаю, что с ними сталось. Кто угодно мог их убить – не коммунисты, так фашисты… там, где мы играли детьми, теперь только смерть и разрушение. Но даже стертая с карты, это все равно моя страна, понимаешь?

Милый Стивен, в другой жизни, в другом столетии я была бы счастлива стать твоей. Но нам не повезло – мы встретились в Англии сорок пятого года, в конце самой страшной войны, какую знало человечество. Миллионы людей заплатили жизнью, мы заплатили любовью.

(перебивает)

Злата бежала из Польши, когда ей было пятнадцать?

Есть у меня одна знакомая девушка. Родом из Баку. Рассказывает, как там все дружно жили в советское время. А когда ей было пятнадцать, как раз случились армянские погромы.

– Иду я утром в школу, – рассказывает она, – а на улицах лежат трупы.

Ее родители быстро собрались и уехали в Москву. Москва была совсем не похожа на Баку. Не было моря. Все говорили только по-русски. Девушки одевались крайне легкомысленно.

– Когда я первый раз вышла из дома в юбке до колена, – вспоминает знакомая, – мне казалось – вся улица на меня смотрит. Будто я голая. А осенью я пошла в школу. И там было самое страшное. В Баку я о таком даже подумать не могла!

Что же в Москве девяностого года так напугало девушку, бежавшую от погромов?

В московских школах дрались не только мальчики, но и девочки.

– Вы видите в них жертв, что хотят обрести вечную жизнь взамен утерянной, – сказал Фортунат, – а я вижу символы ХХ века. Если угодно – его первой половины. Фашист и коммунист. Математик и физик. Заговорившая актриса немого кино и замолчавшая поэтесса. Офицер империи, одержавшей пиррову победу, – и солдат Христова воинства, не признающего своего поражения. Победители или побежденные, вы принадлежите эпохе, которая завершилась. Сегодня Европа и весь мир подводят черту, итожат опыт первой половины века. Пусть эта половина была страшной – но она была беспечной, легкой, горькой и молодой, а ту, новую половину, еще только предстоит прожить. Но вы все – отбросы уходящего времени, его герои и символы.