Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Понимаю, еще в школе. Стивен, она бы забыла его за годы эмиграции. А у нее беглый немецкий, как у человека, который практикуется почти каждый день. Во время войны, когда прекращаются торговля и путешествия, такая практика остается только у военных и шпионов.

Профессор Эванс сажает Ольгу на шаткий стул, наливает ей воды (черт, как жаль, что Фортунат запретил им сегодня пить!). Она что-то бормочет по-русски.

– Я все хотел сказать, – начинает Эванс, – что я большой, просто огромный поклонник вашего таланта. «Бульвар Голливуд» я видел двенадцать раз, а «На небесах от счастья» – пять. И, конечно, я не пропускал ни одного фильма с вашим участием…

– Спасибо, – с легкой грустью говорит Ольга, – жаль, я давно уже не снимаюсь. Хотя у меня есть идеи… есть планы… молодые авторы присылают мне сценарии… возможно, я еще сыграю Саломею.

– Кинематограф деградировал сегодня, – говорит Эванс. – Я убежден, что всему виной звук, эта дурацкая идея, что актеры должны говорить! На самом деле кино – это не театр, это прежде всего движущийся, динамический образ…

Ольга благодарно улыбается ему.

– Мы очень похожи с вами, – говорит Эванс. – Вы пережили немое кино, где была красота, а я – классическую физику, где была ясность.

Вопреки тому, что можно было предположить, комната Фортуната выглядела совсем заурядно. Там был стол; была кровать с высокой спинкой и резной шкаф, ровесники века. Сам Фортунат, одетый в брюки и рубашку без галстука (то есть вполне по-европейски), лежал на кровати, лениво листая книгу, когда в дверь постучали. Не поднимаясь, он крикнул:

– Заходите, святой отец.

Дверь приоткрылась. Сначала в комнате появилось лицо, точь-в-точь как у добродушного домового, а затем последовал и сам патер Фейн.

– Как вы догадались, что это я? – спросил он, присаживаясь к столу.

Фортунат отложил книгу и сел на кровати.

– Только у вас хватило бы смелости презреть мои запреты, – сказал он. – Вчера, внизу, я сразу понял: они все – статисты, а мы с вами – два игрока.

– Если честно, – смиренно сказал патер Фейн, – я не большой знаток азартных игр.

Фортунат рассмеялся. На вид ему было лет тридцать пять – сорок, то есть был он в том возрасте, когда мужчине начинает казаться, будто он знает, как подступиться к любой задаче, которую подкинет ему жизнь.

– Разве не удивительно, – сказал он, – что все эти люди собрались здесь, дабы сыграть свои роли в предназначенной им драме?

– Меня, – ответил патер Фейн, – давно перестали удивлять дела, замысел которых нашептан в преисподней.

Фортунат улыбнулся, но потом улыбка сбежала с его лица.

– Однажды я побывал в аду, – серьезно сказал он, – но это было давно. И, честное слово, никто не нашептывал мне там никаких замыслов. Так что если мы говорим о преисподней, лучшее представление о ней может дать сегодняшняя Европа.

– Да, – кивнул патер Фейн, – и вы не спешите туда, в отличие от проходимцев всех мастей, которые сегодня как стервятники обгладывают труп побежденной Германии, толкая падающих и добивая раненых. Но вы – артист своего дела, вы не ищете легкой добычи. Мошенничество, обман – это для вас своеобразное искусство. И вместо того чтобы мародерствовать на развалинах Европы, вы отправились сюда, в стан победителей, уверенный, что и здесь найдете тех, кто несет в себе боль и рану.

– Там, где вы видите рану и боль, – ответил Фортунат, – я вижу силу и мужество. Вижу людей, которые знают, что победитель ничем не отличается от побежденного, а каждая победа несет семена собственной гибели. Победитель не получает ничего, и он лучше проигравшего лишь потому, что победа избавляет от иллюзий: ведь потерпевший поражение может утешать себя тем, что сложись его судьба иначе, он насладился бы победой. Но лишь победитель знает: разницы нет – судьба всегда судьба. Поэтому там, где вы видите слабость, я вижу волю. Вижу готовность идти на самый край, туда, где человек остается один.

– Бросьте, – ответил маленький священник. – Когда я слышу о «крае, где человек остается один», мне хочется назвать вас шарлатаном. Мы оба знаем: каждого из нас за гранью ждет Тот, Кто никогда не оставит нас в одиночестве. Его заботам вверяем мы себя на той последней грани, о которой вы говорите.

– Сказки, – пожал плечами Фортунат, – давно надоевшие сказки. Сознайтесь: мы с вами коллеги. Мы оба дарим людям обман, даем нашим адептам спасительную иллюзию. Но вы, христиане, уже который век вышиваете по знакомой канве, а люди, подобные мне, не ленятся каждый раз подбирать новый узор, стараются дать своей пастве именно то, что нужно ей сегодня.