Адам Тёрлвелл - Политика

Не подумайте, что Моше не был талантлив. Он был хорошим актером. Просто Нану очаровал вовсе не талант.

Знаете, когда Моше показывал свой трюк, или кунштюк, с подушкой, Нана даже не смотрела на него. Вернее, смотрела, но не осознавала этого. Она размышляла о том, почему этим воскресным днем она здесь, а не готовится к защите диплома. К тому же странности в поведении Моше совершенно сбили ее с толку.

Нет, Моше ошибался. Она была очарована, но его талант был тут ни при чем.

На самом деле люди часто приходят к неверным выводам. У меня есть теория на этот счет. Люди делают неверные выводы, потому что у людей плохая память.

Например, в первый раз, когда Моше позвонил ей на мобильный, Нана увидела, что это он. Она неправильно записала его имя. “Мойша моб”, сказала ей “Нокиа 6210э”. Но она не ответила. Она слушала звонки и не отвечала, потому что сидела враскоряку на унитазе в “Блумсбери Пицца-экспресс” — расставив ноги, свесив голову, склонившись вперед. Она не запомнила этот звонок, хоть это и был первый раз, когда он ей позвонил. Этот ключевой момент в истории их любви был таким стыдным, таким неромантическим, что Нана не запомнила его.

Но все мы немного романтики. У всех у нас плохая память. Моше тоже был романтиком.

Моше помнил так мало, что относительно начала их романа он заблуждался дважды. Оба раза он заблуждался абсолютно.

Заблуждение номер один заключалось в том, что он считал, будто соблазнил ее. Что она соблазнилась его талантом. Он так решил сразу, как только поцеловал Нану. Заблуждение номер два: он был уверен в том, что их любовь чиста. Он так решил сразу после того, как они расстались. Оба заблуждения возможны, лишь если забыть все мелочи. Первое — забыть о том, что Нана не смотрела на его трюк в гостиной, и о том, как он нервничал. Второе — забыть их нервную болтовню за кулисами в Донмаре.

Первое заблуждение, насчет соблазнения, придавало Моше романтический ореол. Второе, о чистой любви, придавало романтический ореол им обоим.

В следующий раз Моше поступил хитрее. Он позвонил из театра. “Номер не определен”, сказала ее “Нокиа 6210э”. Нана решила, что это Папа. Это был не Папа. Моше пригласил ее куда-нибудь выпить. Довольная, но оробевшая Нана ответила:

— Н-нет нет нет я нет. Не севодня.

Потом она сказала:

— Пришлиимейл.

Но он не прислал ей е-мэйл. Он тоже оробел.

Вначале, допускал он, его актерские приемы лишь подавляли Нану. Но он был неизменно остроумен. Он отменно чихал и рыгал. Он посвящал ее в секреты сценического мастерства. Но для Моше оставалось загадкой, что заставляло Нану сидеть рядом и слушать его. Не такой уж он был интересный.

Вообще-то я считаю, что Моше был к себе несправедлив. Нет, он и правда не “ах, как интересен”. Вообще-то мои персонажи вовсе не такие. Этим они мне и нравятся. И все же Моше был жутко интересный.

Однако у него была одна занудная черта. Актерство. У Моше была масса умных мыслей по поводу актерской игры. Куча умных теорий. Он постоянно учился играть. К примеру, он изучал игру великого актера XVIII века Дэвида Гаррика. Трюк с подушкой Моше умыкнул именно у него.

А вот еще одна покража. Моше рассказал Нане, что в финальной сцене “Ромео и Джульетты” Джульетта должна очнуться слишком рано и слишком поздно, и увидеть, как Ромео умирает. Это ключевой момент. Джульетта, пробуждаясь от наркотического сна, должна увидеть, разлепляя веки, как Ромео подносит отравленный напиток к своим накрашенным губам. Это сделает сцену в полном смысле слова трагичной. Потому что зрители подумают, что Ромео и Джульетта могли бы жить вместе долго и счастливо, и что пьеса могла бы иметь счастливый конец. Душераздирающий финал. О да, актерское искусство состоит в знании мельчайших подробностей человеческой души, а Моше был в этом настоящим экспертом.

В следующий раз Моше позвонил ей, когда она спускалась в метро на Гудж-стрит, и она пообещала перезвонить. И не перезвонила.

Но у Моше оставалось кое-что в запасе. Он умел просунуть голову в дверной проем и за четыре или пять секунд сменить выражение лица с безумной радости на умеренную, с умеренной радости на спокойное удовлетворение, с удовлетворения на потрясение, с потрясения на изумление, с изумления на уныние, с уныния на изнеможение, с изнеможения на страх, со страха на ужас, с ужаса на отчаяние. Он мог отразить на лице все что угодно. Моше продемонстрировал ей свое мастерство в “Алфабет-баре” на Бик-стрит. Ей вроде понравилось. Он предложил показать еще.