Анна и Сергей Литвиновы - Над пропастью жизнь ярче

А сейчас ей – то жарко, то холодно. Дикое желание, чтобы Зиновий обнял ее, навалился, вцепился. И одновременно хочется убежать и не видеть его никогда.

Потому что даже сейчас, пока знакомство совсем мимолетное, она чувствует, как этот человек пускает корни, прорастает прямо в нее. Что будет, когда они переспят? Она станет его тенью, клоном? Послушной исполнительницей любой его прихоти?

– Слушай, у меня голова кругом. Давай еще поговорим, – попросила Саша.

– Давай, – не стал возражать Зиновий. – Только клубнику принесу. А то товар ненадежный. Обидно будет, если испортится.

Притащил с кухни целый поднос. Поставил рядом с «Высшей математикой». Хлопнуло шампанское. Звякнули бокалы.

– Расскажи что-нибудь, – попросила она.

– Веселое или грустное?

– Жизненное.

– В Питере есть отель. В самом центре, рядом с Дворцовой. У них на верхней террасе пьют кофе. Виды – во все стороны. На Зимний, на Исакий, на крыши – они тоже потрясающие. И придумали в гостинице сервис: можно написать, прямо за столиком, открытку. Отдать официантам. А они отправят. Я написал, конечно. Самому себе. Полгода назад. Да и забыл про нее. А сегодня вдруг приходит. Спасибо нашей медленной, но такой надежной почте.

Он протянул измятую, с красивой маркой почтовую карточку.

Саша рассмотрела вид. Ночной Питер сиял огнями и царственной, хоть и потрепанной, надменностью. Текст девушка читать не стала, но успела увидеть «… и нам хорошо».

С кем это ему хорошо?

Спрашивать не решилась.

Разом погрустневший Зиновий объяснил сам:

– Это мы с папой были. Его последняя поездка. Он очень Питер любил. Захотел попрощаться.

Саша вздохнула. Полагается сочувственно вздыхать, когда кто-то говорит о смерти.

Но чувствовала не жалость – зависть. Да, человек умер, зато с каким теплом о нем говорит сын.

А они со своим отцом – живым и здоровым! – совсем чужие. Какие там поездки в Антарктиду, в Питер. Ни разу в жизни даже не поговорили ни о чем, кроме ужина или ее оценок.

– А мама у тебя есть? – спросила она Зиновия.

– Мама еще давно умерла. Мне шесть лет было.

– И вы жили с отцом вдвоем?

– Да. Я заставил его поклясться, что мачеху он в дом не приведет. Лет в пятнадцать одумался, сам стал ему невесту искать. Чего человеку пропадать – мужчина видный, достойный. Но он уже, знаешь, как мать-одиночка, на мне зациклился. Все только для меня. Шахматы, легкая атлетика. На гитаре я играл, иностранные языки учил, рисовал. Летом обязательно на море, зимой на лыжах. Когда поступил в институт – в МИФИ, в Москве, бешеный конкурс! – отец выдохнул и говорит: «Баста. Все что мог сделал. Теперь буду жить для себя». А через два месяца заболел.

– Сколько же лет вы боролись? – изумилась Саша.

– Почти десять.

Зиновий снова взял ее за руку, усмехнулся печально:

– Ты своим родителям тоже врешь, что в институт ходишь?

– Да.

– И я врал. Сначала говорил, что дистанционно учусь. Потом – что на заочке. Но мне выкручиваться удобнее было. Отец первое время дома оставался, в Нижнем Новгороде. А когда я его в Москву перевез, ему уже стало… не до моего института.

– Сколько ему было лет?

– Сорок восемь.

«Значит, Зиновию – максимум тридцать. А выглядит гораздо старше».

Саша взглянула ему в глаза:

– Я, конечно, психологии не училась. Но, кажется, понимаю, чего ты со мной возишься. У тебя карма такая. Помогать болящим. Облегчать их уход. Отец умер, теперь нужен новый объект. Так шел бы в хоспис работать. Зачем тебе я? Я еще не умираю!

Зиновий не обиделся, улыбнулся:

– Два дня назад ты говорила, что хочешь разбиться.

– А теперь передумала! – запальчиво выкрикнула она.

– Саш, ты такая смешная.

Чего она, правда? Зиновий, без разницы по каким причинам, всячески старается вернуть ей вкус к жизни. Ведь до того, как познакомилась с ним, что она делала? Именно что нарывалась. Искала приключений. Ждала быстрой и безболезненной смерти. А сейчас ходит на высоких каблуках. И готова к сексу. Хотя нет, лучше еще потянуть…

– Почему ты не возвращаешься в институт?

– Не хочу, – скривился Зиновий. – Зачем? Буду там студент-переросток. В мои годы жить на стипендию несерьезно. Да и мечты юности изрядно поистрепались. Желания двигать науку больше нет.

– И чего, будешь до старости играть в карты на деньги? Или сидеть в парке с шахматной доской?!

– Ты истинная женщина, Саша! – улыбнулся он.

– Почему?

– Меня так давно никто не брался исправлять!