Гюнтер Грасс - Собачьи годы

И тогда я сказал Йенни:

— Пересчитай-ка, сколько резиновых колечек в твоих бусах.

Йенни пересчитала и ничего не поняла:

— Надо же, тоже тридцать два, вот чудеса!

Дорогая Тулла!

Дальнейшее, разумеется, без тебя не обошлось, ты не могла не приблизиться снова на своих исцарапанных ногах.

В конце сентября, укроп уже вымахал и пожелтел, а Акционерный пруд мелкой волной прибивал к берегу мыльный венчик, в конце сентября появилась Тулла.

Ее изрыгнула Индейская деревня, изрыгнула вместе с семью или восьмью парнями. Один из них курил трубку. Он стоял возле Туллы тенью и протягивал ей свою носогрейку. Тулла дымила молча. Неспешно, какой-то нацеленной петлей, они подошли ближе, стояли, смотрели куда-то вдаль, нас в упор не замечали, потом повернулись и сгинули, исчезли за оградами и белеными хибарами Индейской деревни.

А в другой раз — вечерело, солнце садилось у нас за спиной, кровавя шлем на трубе пивоварни, словно чело раненого рыцаря, — они вынырнули сбоку, из-за ледника и гуськом потянулись через крапиву вдоль черной рубероидной стены. В укропе они развернулись веером, Тулла отдала трубку налево и сказала, обращаясь к комарам:

— Они там запереть забыли. Не хочешь ли зайти, Йенни, и взглянуть, что там внутри?

Йенни всегда была так любезна и очень хорошо воспитана:

— Ах нет, поздно уже, и я немножко устала. А у нас завтра английский, да и на балете мне нужно быть в форме.

Тулла, уже снова с трубкой:

— Нет так нет. Мы тогда пойдем скажем сторожу, чтоб закрывал.

Но Йенни уже вскочила, мне тоже пришлось встать:

— Слушай, ты ни в коем случае не пойдешь. Кроме того, ты же сама говоришь, что устала.

Но Йенни уже не устала, а хотела только на минуточку взглянуть:

— Там так интересно, ну пожалуйста, Харри.

Я шагал рядом с ней и влез в крапиву. Тулла впереди, остальные позади нас. Туллин большой палец ткнул в рубероидную дверь: она была приотворена, и из щели почти не тянуло.

Пришлось мне сказать:

— Но одну я тебя не пущу.

И Йенни, такая тоненькая в черном проеме, вежливо ответила:

— Это очень мило с твоей стороны, Харри.

Кто же еще, как не Тулла,

протолкнул меня в ту же дверную щель. А я не сообразил обезвредить тебя и твоих парней, взяв с вас честное слово и скрепив уговор рукопожатием. И как только студеное дыхание ледника связало нас одной веревочкой, — а Йенни, укрепляя эту веревочку, сплела свой мизинчик с моим мизинцем, — как только нас стали засасывать эти ледяные легкие, я уже знал: вот сейчас Тулла, одна либо с ребятами, идет к сторожу и берет ключ либо ведет сторожа с ключами; и вся шайка радостно галдит во все свои девять глоток, чтобы сторож, пока запирает, нас не услышал.

То ли поэтому, то ли оттого, что Йенни держала меня за палец, я не отважился позвать на помощь. А она уверенно вела меня вглубь по черным хрустящим бронхам. Казалось, морозное дыхание охватывает нас со всех сторон, сверху и снизу тоже, и мы уже не чувствовали под собою ног. Но при этом мы продвигались вперед по коридорам и лестницам, высвеченным редкими красными точками ориентирных ламп. И Йенни совершенно нормальным голосом мне говорила:

— Харри, пожалуйста осторожно, тут лестница, двенадцать ступенек вниз.

Но как ни старался я аккуратно, ступенька за ступенькой, нащупывать опору, меня все равно тянуло и засасывало вниз этим бездонным холодом. И когда Йенни сказала:

— Ну вот, мы на первом подвальном этаже, теперь надо держаться левее, там спуск на нижний этаж, — я больше всего хотел на этом первом и остаться, хотя вся кожа у меня горела. Может, конечно, это от давешней крапивы, но скорее это было все то же ледяное дыхание, инеем оседавшее на коже. И со всех сторон хруст, нет, треск, а вернее, да, скрежет: ледяные блоки, штабелями, как челюсти, полные зубов, трутся друг о дружку, только изморось, как эмаль, крошится, и из ледовой пасти несет затхлостью и бродилом, блевотной кислятиной и перегаром, лохматой дремучестью и стужей. Рубероидом и не пахнет. Только дрожжи подходят. Уксус забродил. Плесень грибками поползла.

— Осторожно, ступенька! — предупреждает Йенни.

Куда? В какую солодовую слизь? Кто, на каком этаже какого ада оставил тухнуть открытую кадку огурцов? Какие черти поддают нам жару ниже нуля?

Я хотел закричать, но только прошептал:

— Они нас запрут, если мы не…

Но Йенни, как всегда, честна и доверчива:

— Сторож наверху запирает всегда ровно в семь.

— Где мы?

— Сейчас мы на нижнем подвальном этаже. Тут ледяные блоки, которым уже много лет.