Михаил Веллер - Ноль часов

После этого все разводили руками, матерились, смеялись и добавляли:

— Но это — в нормальной стране! Прошло бы — на голубом глазу. А в этом сумасшедшем доме — сам видишь, разве можно что-нибудь планировать?!

Иванов-Седьмой впал в ступор, затворился у себя и стал писать стихи: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, какой пассаж, едрена мать, во что же нам осталось верить? Родина-мать проглотила аршин, тужится мальчик на судне один. Политическая воля, нет уж дней тех сладких боле, где под каждым нам кустом был готов и стол, и дурдом: воля волей, коли сил невпроворот, а если наоборот, шпрот вам в рот? Плохая им досталась доля, не многие вернулись с поля, когда б на то не Божья воля — мы б не вошли в Москву ни во сне, ни наяву, сами еле на плаву, драть кремлевскую братву. Сегодня мы не на параде, все вы бляди!»

— Да вы никак нахрюкались! — удивился вестовой, расталкивая его к обеду.

— Что-о?!

— Виноват. Я хотел сказать: наклюкались.

— Такова па-а-ээоу!эть-тическая жизнь… — заплетающимся языком выговорил Иванов-Седьмой, борясь со спазмами.

Обед был прерван транслированным воплем сигнальщика:

— Мужики-и! Вы телевизор смотрите?!!

Резко бросили жрать и включились в политику.

На балконе Белого дома махал кулаком и мегафоном генерал Макашов. Со своим породистым носом на усатой шайбе он походил на карточного короля в камуфляже, ловко вынутого из рукава. Высовываясь над пластиковым щитом, которым прикрывал его автоматчик, он выбрасывал в толпу внизу:

— Не будет вам больше! Ни мэров! Ни сэров! Ни пэров! Ни херов!

Толпа одобрительно ржала и горела рвением.

— А что будет? — вдумчиво спросил Шурка.

— Херы-то чем ему мешают? — удивился Вырин. — И как понимать, что их больше не будет?

Мегафон перехватил вкусно-мужиковатый усач Руцкой.

— Тоже мне, воевода, — презрительно сказал Колчак. — Комполка — он и есть комполка. Подполковник. Авиатор. Его дело что? — взлет-посадка, убитых списать. Полез…

— Мужчины, служившие в армии, сейчас получат оружие! — командовал Руцкой. — Машины стоят у здания мэрии. Товарищи — колонной двигаться к Останкино и захватить этот очаг заразы!

— Что у нас за национальная страсть захватывать очаги заразы, — сказал Колчак. — И так мало, что ли. Жадность фраера погубит.

— Погодите, — сообразил Ольховский. — Что за хренотень… Я ведь это уже помню!

— Все помнят, Петр Ильич, — ответили ему. — Ничто не ново под луной. Не обязательно забывать старое, чтобы оно стало новым.

С крыш защелкали снайперы.

Движение у Белого дома приобрело характер ошпаренного муравейника. Какой-то мужик потащил в кусты огромный старинный телевизор.

По другому каналу Горбачев в светлой курточке вместо пиджака долго думал и сообщил:

— Процесс пошел.

— Бшкин кот, без вариантов пошел, — подтвердила кают-компания. — Но почему такая походка?

Армейский грузовик высадил двери Останкино. Грохнул гранатомет. Автоматные очереди с визгом рикошетили от стен. Зрители переживали с балконов.

— Бондарчук, — проговорил Беспятых. — Спорю — Бондарчук.

— Что — Бондарчук?

— Ставил массовки. У него за них «Оскар» был.

— Для Бондарчука слишком мало народу, — авторитетно заявил доктор.

— А ты убитых посчитай… киновед.

Ольховский вернулся в кают-компанию как раз к моменту, когда Черномырдин повторял свой гениальный лозунг девяностых:

— Хотели как лучше, а вышло как всегда.

— Учитесь, братцы, — назидательно обратился Колчак, — как не надо делать переворот.

— Как не надо — у нас знатоков до фига. А вот как надо?

— Как надо?! Пойди и посмотри в зеркало. Можешь посмотреть на меня.

— И что я увижу?

— Погоди чуток… увидишь!

Ольховский упал на свой стул в первом ряду перед телевизором и простонал:

— Всех обзвонил… Ну нигде под нашу систему нет — ни прицелов, ни таблиц стрельбы. Ах, твою мать… Орудия есть, снаряды есть… Река замерзла, самим не подойти… кто мог знать! Буксиры на приколе, в порту никто трубки не берет. Засадили бы по Белому дому, так ведь не видно его отсюда… как стрелять?

— Да бросьте, Петр Ильич, — успокоил Мознаим. — Чего зря средства расходовать? Давайте я через военный коммутатор танкистам в Кантемировскую позвоню, они-то могут подойти.

— А! Беги звони, быстро!

Колчак оказался прав — чуток погодили и увидели, как надо.

— Тельняшки!.. — все приподнялись со стульев, вперились.

— Десантура.

— Ни фига! У них светло-голубые. А у этих темно-синие!