Эли Визель - Ночь. Рассвет. Несчастный случай

— Давид и Дан, — сказал он, — оставайтесь на местах. Мы уходим. Постарайтесь задержать еще на три минуты, пока мы не скроемся, потом можете отступать. Пробирайтесь в Гедеру, там друзья спрячут вас. Вы знаете, где их искать.

— Я знаю, — ответил Давид, стреляя. — Сматывайтесь, да побыстрее!

Оружие и боеприпасы удалось спасти, но Давид и Дан дорого заплатили за это. Дан был убит, а Давид ранен. И все из-за упрямого храброго часового с пулей в брюхе!

— Чудный парень был Давид, — сказала Илана. Она уже говорила о нем так, как будто он принадлежал прошлому.

— Надеюсь, палачу об этом известно, — язвительно заметил Гад.

Я понимал его горе и, честное слово, завидовал ему. Он терял друга, ему было больно. Но когда теряешь друзей каждый день, боль притупляется. В свое время я лишился множества друзей; порой я чувствовал себя ходячим кладбищем. Собственно, поэтому я и приехал с Гадом в Палестину и стал террористом: у меня не было больше друзей, которых я мог бы потерять.

— Говорят, что палач всегда надевает маску, — сказал Иоав, до сих пор молча стоявший у кухонной двери. — Интересно, правда ли это?

— Наверное, правда, — сказал я. — Палач надевает маску, и не видно ничего, кроме его глаз.

Илана подошла к Гаду, потрепала его по голове и печально сказала:

— Не терзайся, Гад. Это война.

Прошел час, и никто не произнес ни слова. Все думали о Давиде бен Моше. Давид был не одинок в своей камере смертников, с ним находились его друзья. Все, кроме меня. Я вспоминал о Давиде только тогда, когда произносили его имя. Пока все молчали, мои мысли кружились вокруг кого-то другого, вокруг человека, о котором я знал не больше, чем о Давиде, но мне предстояло его узнать. У моего Давида бен Моше было лицо англичанина, и его звали капитан Джон Доусон.

Мы уселись к столу, и Илана подала нам горячего чаю. Некоторое время мы его молча прихлебывали. Мы вглядывались в жидкость, золотившуюся в наших стаканах, как будто пытались найти там выход из нашего молчания и постигнуть значение событий, с ним связанных. Затем, чтобы убить время, мы заговорили о прошлом. Вспоминали мы, в основном, о смерти.

— Смерть спасла мне жизнь, — начал Иоав. У него было юношеское, невинное, изможденное лицо с темными застенчивыми глазами. Его волосы были белы, как у старика. Он всегда казался заспанным и зевал с утра до вечера.

— У нас был сосед, убежденный пацифист, и он донес на меня полиции, — продолжал Иоав. — Я спрятался в психиатрической больнице, в которой старшим надзирателем служил мой школьный товарищ. Я пробыл там две недели, пока полиция не напала на мои след. «Он здесь?» — спросили они у надзирателя. «Да, — ответил тот, — он здесь; он очень тяжело болен». — «А что с ним?» — спросили они. «Он вообразил что он мертв», — сказал надзиратель. Те, однако, все равно захотели взглянуть на меня. В кабинете надзирателя, куда меня привели, сидели два полицейских чиновника, ответственных за борьбу с терроризмом. Они обращались ко мне, но я не отвечал. Они задавали мне вопросы, но я притворялся, что не слышу. И все-таки они не верили, что я сумасшедший. Несмотря на протесты надзирателя, они забрали меня с собой и сорок восемь часов подвергали допросу. Я притворялся мертвым, и притворялся успешно. Я отказывался от еды и питья; они лупили меня по рукам и по лицу, но я не реагировал. Мертвецы не чувствуют боли и не кричат. Через сорок восемь часов меня отвезли обратно в лечебницу.

Я слушал Иоава, и разные мысли всплывали в моем сознании. Я вспомнил, что некоторые из моих товарищей называли Иоава Психом.

— Забавно, не так ли? — сказал он. — Смерть и вправду спасла мне жизнь.

Несколько минут мы молчали, как будто воздавая должное смерти, благодаря которой парень с невинным, изможденным лицом спасся и заслужил прозвище Психа.

— Через пару дней, уходя из лечебницы, я заметил, что мои волосы поседели, — закончил Иоав.

— Это одна из шуточек смерти, — вставил я. — Смерть любит менять людям цвет волос. У смерти нет волос; у нее одни только глаза. Зато у Бога вовсе нет глаз.

— Господь спас мне жизнь, — сказал мне Гидеон.

Мы прозвали Гидеона Святым. Во-первых, потому что он и в самом деле былсвятым, во-вторых, он весьма походил на святого. Это был долговязый, молчаливый парень лет двадцати, который изо всех сил старался быть незаметным и вечно бормотал молитвы. Он носил бороду и пейсы и не выходил из дому без молитвенника в кармане. Его отец был рабби, и когда он услыхал, что его сын решил стать террористом, то благословил его. «Бывают времена, — сказал рабби, — когда слов и молитв недостаточно. Бог милосерден, но он же Бог Воинств. А войну словами не выиграть».