Эли Визель - Ночь. Рассвет. Несчастный случай (Три повести)

Распростертый около котла, он теперь пытался приподняться, чтобы достать до его края. То ли от слабости, то ли от страха, он лежал на месте, несомненно, стараясь собрать остатки сил. Наконец, ему удалось подтянуться к краю котла. На мгновение показалось, что он рассматривает сам себя, вглядываясь в свое кошмарное отражение на поверхности супа. Затем, без всякой видимой причины, он издал страшный вопль, которого мне еще не доводилось слышать, и, раскрывши рот, ткнулся головой во все еще кипящую жидкость. Мы подскочили от взрыва. Человек с лицом, перемазанным супом, повалился обратно на землю, несколько секунд он корчился около котла и больше не шевелился.

Теперь мы услышали самолеты. В тот же миг бараки заколебались.

«Они бомбят Буну!» — завопил кто-то.

Я подумал об отце. Но в то же время я ликовал. Увидеть бы, как загорятся все заводы — какая чудная месть! До нас доходило много слухов о поражениях германских войск на разных фронтах, но мы не знали, насколько им можно верить. Но сегодня мы убедились, — это было на самом деле.

Мы не боялись. А ведь, упади бомба на блоки, она тут же вызвала бы сотни жертв. Но мы уже не страшились смерти, во всяком случае, такой смерти. Каждый взрыв бомбы наполнял нас радостью, придавая нам веру в жизнь.

Налет продолжался больше часа. О, если бы он длился в сто раз дольше!.. Потом снова наступила тишина. Звук последнего самолета растаял в воздухе, и мы вновь очутились среди могил. Огромный столб черного дыма поднимался на горизонте. Снова взвыли сирены. Это означало конец тревоги.

Все высыпали из блоков. Мы вдыхали воздух, наполненный огнем и дымом, в наших глазах сияла надежда. Посреди лагеря, около главного плаца, упала бомба, но не взорвалась. Нам пришлось выносить ее за пределы лагеря.

Начальник лагеря вместе со своим помощником и оберкапо осмотрел лагерь. Налет отпечатал на его лице следы страха.

Прямо посреди лагеря лежало тело человека с лицом, перемазанным супом. Котлы унесли обратно на кухню.

Эсэсовцы вернулись на наблюдательные посты к своим пулеметам. Антракт окончился.

Через час мы увидели возвращавшиеся, как обычно, в ногу, рабочие команды. Ликуя, я заметил отца.

«Несколько здании полностью разнесло, — сказал он, — но цех не пострадал».

Во второй половине дня мы бодро отправились разбирать развалины.

Неделю спустя по дороге с работы мы увидели посреди лагеря, на сборном плацу, черные виселицы.

Нам сказали, что до переклички раздачи супа не будет. Перекличка длилась дольше, чем обычно. Приказы отдавались в более резкой форме, чем в другие дни, в воздухе носилось что-то новое.

«Шапки долой!» — заорал вдруг начальник лагеря.

Десять тысяч шапок были мгновенно сняты.

«Надеть шапки!»

Десять тысяч шапок с быстротой молнии водворились обратно на головы.

Ворота лагеря распахнулись. Появился отряд СС и окружил нас: эсэсовцы чрез каждые три шага. Пулеметы на наблюдательных вышках взяли плац на прицел.

«Они боятся», — шепнул Юлек.

Два эсэсовца привели из тюрьмы осужденного на казнь. Это был юноша из Варшавы. Три года он провел в концентрационном лагере. Сильный, хорошо сложенный парень, просто великан по сравнению со мной.

Стоя спиной к виселице, лицом к своему судье — начальнику лагеря, парень побледнел, но казался скорее взволнованным, чем испуганным. Его скованные руки не дрожали. Глаза холодно смотрели на сотни эсэсовских охранников, на тысячи заключенных вокруг.

Начальник лагеря начал читать приговор, отчеканивая каждую фразу: «Именем Гимлера… заключенный номер… украл во время тревоги… Согласно закону… параграф… заключенный номер… приговаривается к смертной казни. Пусть это послужит предостережением для всех заключенных».

Никто не шевельнулся.

Я слышал стук собственного сердца. Тысячи, ежедневно погибавшие в печах крематория Аушвица и Биркенау, меня больше не беспокоили. Но этот, прислонившийся к своей виселице, — поразил меня.

«Как ты думаешь, эта церемония еще надолго? Я жрать хочу…» — шепнул Юлек.

По сигналу начальника лагеря оберкапо подошел к узнику. Двое заключенных (за две тарелки супа) помогали ему. Капо хотел завязать юноше глаза, но тот отказался.

Помедлив немного, палач надел ему веревку на шею. Он как раз собирался приказать своим помощникам выдернуть стул из-под ног узника, когда тот закричал спокойным, громким голосом: «Да здравствует свобода! Будь проклята Германия! Проклята!.. Про…»