Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

– Ясное дело, – говорит Лена. – А что же ваш Гуинплен. Где он сейчас?

– И назавтра я не мог его вызвонить.

– Ясное дело… А ваш этот?..

– Аза отравилась…

Вечером я нашел Юлию.

– Жора не появлялся? – спросил я.

Она только пожала плечами.

Через какое-то время, прошла неделя или полторы, Жора отыскался. Как след Тараса у Гоголя. Шок прошел. О том, что Жора был шокирован тем, что я ему рассказал не было никаких сомнений. Он пришел в лабораторию рано утром и с порога предложил дальнейшую стратегию нашей будущей жизни. Стали приходить сотрудники, затем зачастили телефонные звонки. Все это выводило Жору из себя, он встал, взял меня за руку и потащил к выходу. Было холодно и мы нашли какое-то тихое теплое кафе. Стратегия заключалась в том, чтобы строить новое, как он сказал, тело нового общественного строя нового типа. Для меня это было не ново. Но как?! Строить как? Как этот строй будет называться – не имело никакого значения. Социализм с человеческим лицом, или рябое рыло капитализма, или же лучезарный лик коммунизма со светлым теплым нежноголубым будущим – все равно, ведь от названия, провозглашал Жора, ничего не меняется.

– Ты как Ленин, – попытался я вставить словцо. Он не слышал.

– И положим в основу его развития принцип разумного отбора, основанного на подробном тестировании генома человека с выбором тех признаков и качеств его фенотипа, которые достойны людей продвинутых, детей Света, достойных Человека Неба…

Он так и сказал: «Человека Неба», назвав оба слова с большой буквы.

Я не мог не съязвить:

– Опять евгеника, опять прикрытый налетом достижений современной генетики махровый расизм?..

– Да нет же, – Жора отмахнулся от моих слов, как от мух, – нет-нет!..

Он взял чистую салфетку, сложил ее вчетверо и, достав из внутреннего кармана пиджака шариковую ручку, стал рисовать свой излюбленный нейроцит без аксона. В дальнейшем я не мог даже слово вставить.

– Пусть это будет даже Царство Небесное, Град Божий!.. Христианополис!..

Господи, подумал я, какие смелые слова!

– Архитектоника генома позволяет нам…

Жора иногда поднимал голову и коротко смотрел на меня, но не видел, и в большей степени говорил сам с собой, рассуждал, убеждая самого себя и используя меня в качестве любознательного студента-первокурсника, впервые услышавшего о возможностях практического применения новых знаний о генах. Было очевидно, что за эти несколько дней своего отсутствия он хорошенько продумал наши перспективы.

– Понимаешь, все идеи прокисли, нужна новая мысль. Это определенно! Архитектоника генома позволяет нам не только…

Он, мне вдруг пришло это в голову, впервые предлагал человечеству, пусть всего лишь в моем лице, предлагал свою стратегию не только увеличения продолжительности жизни, стратегию, так сказать, преодоления времени, но и стратегию улучшения рода человеческого, его породы, по сути – стратегию совершенства. И, вот что самое главное, – его выживания! А по сути – спасения! Словно в забытьи, он уже тысячу раз произнес свое «Определенно», что свидетельствовало о постоянной работе ума и потере контроля при подборе слов для точного выражения мыслей. Бешеный поток сознания лился из него, как вода из лейки, бурный поток слов и ничего больше.

– Почему бук или тис живут тысячу лет? Почему твоя секвойя живет до шести-семи тысяч лет? Это сотни поколений людей?! Тут все дело, я уверен, в геноме. Распознав архитектонику их генома, мы не только сможем…

– Да, пожалуй…

– Я уверен!

– Тут не может быть никаких сомнений…

Нужно было, я знал, помочь ему спуститься с Неба на Землю, но всякая попытка пробраться вопросами в его мозг смывалась горячими струями словесного месива. А сколько было пышной клубящейся жаркой пены!

Господи, снова подумал я, какое смелое воображение!

– Позволяет, а? Как думаешь? – то и дело спрашивал он, и, не рассчитывая услышать ответ, щедро делился своими задумками и планами.

Я не успевал поддакивать. Спорить же не имело смысла.

– Вся эта вонючая навозная куча, которую кто-то обозвал человеком, вся эта мерзость и мразь…

Нельзя сказать, что «мерзость» и «мразь» были любимыми Жориными жарящими словцами, но их сочетание он часто использовал для выражения полного отвращения к тем, кто погряз в животной грязи.

– Мир живет в полном дерьме, и теперь каждому олуху ясно, что никакая демократия, никакое народовластие и народоправие не способны остановить его падение в бездну. Ни свет, ни церковь не способны остановить гибель и этого Рима…