Леонид Гиршович - Шаутбенахт

И тут совершилось невероятное — по крайней мере, с точки зрения науки. Желая испытать, не врет ли «наш девиз», Нолик тыльной стороной кисти, тяжелой, пружинисто-безвольной, надавил на Лилину грудь. Поначалу испытатель ощутил то же, как если б это был хорошо надутый воздушный шарик — вот-вот заскрипит, — и блаженствовал, как дитя, пока вдруг в гневе не понял, что если кто здесь и надут, то это он сам. Пять лучеобразных косточек оказались уперты в костный забор Лилиной грудной клетки, все же прочее исчезло, как мыльный пузырь.

— Как прикажете это понимать, сударыня?

Лиля не только не поняла, какие роковые перемены произошли с ее составом, но даже грозовые нотки в Ноликовом голосе уловила не сразу. Нолик тряс в воздухе тряпичной плотью, которую держал между средним и указательным пальцами, приговаривая:

— Вот это, вот это как прикажете понимать?

Лиля схватилась за грудь, и — этюд по системе Станиславского: «пропажа бумажника».

— Что же вы со мной сделали… — прошептала она. — Что же вы… — Но поскольку за вторым разом это должно было быть выкрикнуто (все по той же системе), Нолик быстро зажал ей рот:

— Вы что! Совсем с ума сошли? Сейчас все сюда сбегутся… Главное, мне нравится: я с ней сделал. Вы что, не знаете, что женщина, у которой косметический протез, ни при каких обстоятельствах не должна забываться?

Лиля редко, но пронизывающе глубоко, словно подпрыгивая, дышала. В промежутках между елочками, как изобразил бы эти спазмы осциллограф, ей удавалось говорить:

— Протез? Какой… протез, никакого протеза… о чем вы гово… рите, у меня не было никакого протеза… (ык!), я нормальная девушка… здоровая, мистер Джона Полляк… — Свидетельство на этот счет заокеанского джентльмена, безусловно, не могло вызвать никаких сомнений, вопрос лишь, в чем? Лиля, во всяком случае, дальше не продолжала.

— Но… такого не бывает, — сказал Нолик, чувствуя, как Лилина икота начинает передаваться и ему. — Не хотите же вы сказать, что ваша левая грудь, которую сейчас спустило… что это была самая обыкновенная женская грудь?

Вместо ответа Лиля тихонько заплакала.

— И вы прежде ничем ее… не нагнетали — ни парафином, ни чем иным?

— Нет, — прошептала Лиля, совсем убитая.

— Ну, не плачьте, давайте разберемся, как это могло быть. — Нолик чиркнул спичкой. — Подержите. Вот так, хорошо.

Лиля держала спичку, прикрывая щитком ладошки дрожащее пламя. Когда спичка догорела, она зажгла следующую, затем еще одну… Нолик походил теперь на какую-то невероятную стряпуху, миллиметр за миллиметром исследовавшую лист отлично раскатанного теста, свешивавшегося с руки, как предметы в известном сюрреалистическом шедевре. Тщетно искал Нолик прореху, через которую джинн мог выйти из бутылки.

— Только, пожалуйста, осторожно.

— Ну что вы, конечно.

Нолик осторожно извлек из другого чехольчика наполненный сосуд, осмотрел и так же осторожно вправил назад.

— Знаете, попытайтесь ее как-нибудь разнять, а я попробую вот что…

Лиля стала разлеплять склеенные внутренним вакуумом стенки, Нолик тем временем, припав ртом к маленькому мундштучку с краю, раздувался соловьем-разбойником.

— Проклятье… — проговорил он, отдуваясь и вытирая губы. — Что же делать?

Этажом выше послышался шум и мелькнул свет.

— Не дышите…

Они распластались по стенке (ну, совсем как Лилина злополучная грудь). Ладно, читатель, хватит тебя донимать. Все равно конец этого рассказа повисает в воздухе, и мы решительно не видим способа, как самим выйти из создавшегося положения и вывести из него своих героев. Мимо прошел Кварц, дважды, вниз и вверх.

— Мистика… — Дверь захлопнулась.

Мы перебрали несколько вариантов конца, включая и счастливый. Мы заготовили одну любопытную фразу и намерены ею леиштамеш(ь) [33] Пользоваться. направо и налево: «Число персонажей в рассказе настолько меньше числа возможных их прототипов, что если первых поделить на последних, то на долю каждого придется сущий мизер — даже и не обидно никому».

Что касается упомянутого счастливого конца, то мы готовы предложить его, так сказать, в рабочем порядке, в виде экскурсии, что ли, в творческую лабораторию автора — но никак не более. Читаем: «Конец счастливый. Лилю увозят в больницу, где ей накачивают грудь. Там же заодно ей делают пластическую операцию. Борис так и не узнает, что у нее была заячья губа. Они женятся, и м-р Дж. П. присылает им миллион. Под влиянием пережитого Борис исправляется, становится милым и доверчивым. 30 тысяч (IL? $?) он дает Q. на открытие собственного дела. Нолика по просьбе трудящихся унесли черти, и он теперь в Америке. У Пашки тоже полный порядок: соседский Арик может подавиться своими конфетами — Пашка их в гробу видал».