Герд Фукс - Час ноль

— Нацистская свинья, — сказал господин Больд и даже остановился.

— Подумать только, и эти люди снова вылезают на свет божий, — сказал инспектор Пюц и остановился рядом с господином Больдом.

Вокруг них образовалось пустое пространство, но подошедшие сзади напирали все сильнее.

— А с кого он брал пример, если не с вас? — выкрикнул вдруг Хаупт.

Георг потянул его в сторону. И отпустил лишь тогда, когда они очутились в пустом переулке.

— Слушай, это же бесполезно, — сказал Георг.

— А ты откуда знаешь, что полезно? — спросил Хаупт.

Он схватился за горло.

— Хоть бы одну сигарету.

— Это легко устроить, — сказал Георг. — Только вечером. Когда собаки уснут.

Он сдержал слово. Как только все отправились спать, он вылез из окна каморки на крышу сарая, а оттуда спрыгнул в сад. Через час он вернулся, снова влез в окно и бросил Хаупту на кровать две пачки «Лаки страйк».

Хаупт даже подскочил. Все еще не веря, он вскрыл одну пачку. Понюхал.

— С ума можно сойти, — сказал Вернер Хаупт благоговейно. — Армия, у которой такие сигареты, выиграет любую войну.

Сделав несколько затяжек, он спросил:

— А где ты их взял?

Георг тоже курил.

— Из личных запасов, — ухмыльнулся он.

— Сокол ты наш, — сказал Вернер Хаупт. — И что только нам с тобой делать?

После небольшой паузы он продолжил:

— И все-таки ответь, неужели ты и в самом деле верил, что сумеешь задержать американцев?

Брат помолчал, потом ответил:

— Нет.

— А другие, они верили в то, что вы сумеете задержать американцев?

— Да, — сказал Георг.

Хаупт долго сидел, уставившись в пустоту, пока горящая сигарета не обожгла ему пальцы.

— А сейчас я хочу спать, — сказал он и потушил ночник.

В понедельник, задав корм скоту, они с Ханнесом отправились на сенокос. Им снова предстояло проехать через деревню, однако интенсивность выплескивавшихся на лих ругательств заметно пошла на убыль. Тем не менее Георгу следовало благоразумно держаться брата и Ханнеса.

Деревня выглядела потрепанной. То и дело попадались развалины вместо домов. На многих фасадах выбоины от пуль, это оставили следы бортовые пушки штурмовиков, летавших на бреющем. Повсюду заколоченные окна, сорванные крыши. Убитых было больше сорока человек.

В тот день братья здорово помогли Ханнесу. Погода стояла как раз для сенокоса, тем не менее приходилось дорожить каждым днем.

Улли решился пойти в деревню сразу, в первый же день. Он хотел побыстрее покончить со всем этим. Далеко идти ему не пришлось. Американский патруль извлек его из толпы. Улли стоял, прижавшись спиной к стене дома, зажав складной нож в руке. Лейтенант Уорберг упрятал и его в следственную тюрьму, во дворе здания суда.

Кранц увидел его в приемной Уорберга. Улли сидел в наручниках между двумя военными полицейскими. Кранца доставили в контору бургомистра сержант Томпсон и рядовой Блау точно так же, как Лею Грунд.

— Назначаю вас заместителем бургомистра, — объявил ему тогда Уорберг. — Позвольте сразу же показать вашу служебную машину.

Он подвел его к окошку во двор. Внизу стоял помятый военный мотоцикл с коляской. От неожиданности Кранцу захотелось присесть.

— Good luck [6] Удачи вам ( англ .). , — сказал Джеймс Уорберг.

Кранц внимательно поглядел на Улли.

— Этого парня предоставьте мне, — сказал он.

Уорберг приказал спять с Улли наручники. Улли растер запястья.

— На мотоцикле умеешь ездить? — спросил Кранц.

— Ну нет, этого только недоставало, — буркнул Пюц.

Кранц поднялся.

— Пошли.

Скептически, словно не веря собственным глазам, Кранц глядел, как Улли запустил мотоцикл и уверенно сел в седло. И лишь после того, как Улли вопросительно взглянул на него, Кранц подошел к мотоциклу и уселся в коляску, но с таким видом, словно под ним вот-вот разверзнется земля. Он никогда еще не ездил в коляске мотоцикла. Он смущенно улыбался. Подумать только, кто-то будет возить такого простого парня, как он. А потом он весело смеялся, ему поправилась езда. На голове у него был старый картуз. Люди оборачивались им вслед. Некоторым он махал рукой, словно отправлялся на веселую прогулку.

Все остальные вервольфы, кроме Улли, получив каждый положенную взбучку, свалили вину на Георга, представив себя пассивными жертвами, которых едва ли не вынудили участвовать в этом деле. Все, кроме Улли.

— От меня они ничего не добьются, — сказал Улли.

Он устроил себе постель в мансарде над сараем для коз. В дом заходил, только чтобы поесть. Отец, и прежде не имевший на Улли особого влияния, вынужден был оставить его в покое. Силой ничего добиться было нельзя. Он знал, что Улли не задумается дать сдачи.