Стефано Бенни - Девушка в тюрбане

Колода, которую Капитан извлек из кучи, была одной из самых толстых и, положенная на бок, казалась обломком колонны разрушенного храма. Я взял у Капитана топор: никогда еще я не колол дров и захотел попробовать. Я сразу рубанул колоду прямо посередине и только чуть поцарапал ее. Вторым ударом рассек кору в другом месте — и ничего больше. Сара рассмеялась: колода так и откатилась с этими двумя царапинами, двумя полосками, едва видневшимися на коре.

Капитан приподнял колоду, поставил ее на землю широкой стороной, и стал виден гладкий срез в темных концентрических кругах. Убедившись, что она стоит прочно, примерился, вгляделся. Поднял топор гораздо выше, чем я, не сводя глаз с колоды, слегка расставил ноги, потом до предела отклонился назад; вытянутые руки кольцом застыли вокруг головы, стиснутые на рукояти пальцы касались затылка. Лезвие топора молниеносно обрушилось на колоду; доля секунды — и она раскололась точно пополам, одна половина отскочила в сторону.

Мне не верилось, что Капитану такое по силам, однако он это сделал. Теперь, наверно, в его руках размеренно пульсировала нежданная умиротворенная энергия, и он чувствовал, что выздоравливает. Он обернулся взглянуть на Сару, но она уже ушла.

29 сентября

Там, внизу, пляж тусклый, словно олово. А в груде гальки, отлого спускающейся вниз, где ее лижут волны, попадаются камешки самой разной формы: одни продолговатые, как миндаль, другие плоские, как изразцы, иные походят на кость или на сухой лист, еще иные круглые, как монетки, или же вытянутые и заостренные, как наконечник копья. У некоторых на гладкой серой поверхности выделяются молочно-белые или ржаво-красные прожилки, крохотные зеленые лагуны.

Отсюда пляж не разглядеть. Но я уже начинаю ненавидеть море, ревущее столько дней подряд; а рев стоит такой, будто вся галька на пляже раскалывается и дробится, угодив в гигантскую воздушную и морскую мельницу.

Сегодня на море целая череда барашков, они вскипают на волнах то вдоль берега, то наискось к нему; а сейчас вот бегут словно по сторонам ромба, похожие на косяк чешуйчатых белоснежных рыб.

Из окна моей комнаты я видел Капитана, он работал каждое утро, погода стояла сухая, небо, безоблачное и сияющее, излучало ясный, словно наклонный, придвинувшийся к тебе свет, какой бывает ранней осенью. Я видел, как он работает: не спеша, старательно и продуманно. Часто я отвлекался от чтения или от сочинения комментариев к книге сказаний о море, о лесных чащах, о божествах и чудесах, которую так и не кончил, и принимался наблюдать за Капитаном: лезвие его топора опускалось на чурбаки как разящая молния, они раскалывались пополам, половинки со стуком разлетались в стороны, катясь и подпрыгивая.

Тогда Сара с каждым днем стала гулять все дальше от дома и все больше времени проводить в сосновой роще, тенистой и заросшей мхом с той стороны стволов, что смотрели на север.

Капитан работал и в послеполуденные часы, когда я выходил пройтись; он говорил со мной о сборе винограда, об охотниках, которых повстречал в деревне. Мы стояли с ним на опустевшей террасе, куда две огромные сосны, отмечавшие границу между землей Капитана и моей, отбрасывали все более заострявшиеся тени. Потом я возвращался к себе в комнату, снова брался за книги; увидев в окно, что во втором этаже дома Капитана зажегся свет, я думал: вот, Сара опять возникла из тьмы, и спрашивал себя, зачем она так далеко заходит в лес, что она там ищет.

Однажды, на заре ясного дня, король Кормак вышел из своего Каменного дома на Тарском холме и стал глядеть, как наливается пурпуром горизонт за склонами и равнинами; у его ног настурции и ноготки, казалось, приподымали венчики навстречу источнику света. Кормак был один; ему приятно было созерцать великолепие зари; он размышлял — но думы его в этот час были не тяжелее листика или травинки. В воздухе слышалась музыка, как бы исходившая от последних гаснущих звезд.

К нему приблизился некий Воин. Король заметил его присутствие не сразу и потому не смог бы сказать, прискакал ли тот на коне, приехал ли на колеснице или прошел всю дорогу пешком: он просто очутился перед ним, рослый, статный незнакомец. Но плащ на нем был широкий, белоснежный, шапка — из цветов, сандалии алые, как огонь. Кормак понял, что его посетил Вестник богов, когда увидел ветвь, которую Воин нес на плече: на этой ветви висели три золотых яблока, они звенели, и вокруг разливалась музыка, та самая, про какую Кормак подумал, будто она от звезд, меркнущих на западе.