Раймон Кено - Упражнения в стиле

Повтор может отменять время, как это показывает текст «Воскресенья жизни»: каждый взмах метлы Валантена Брю передвигает стрелки на часах; задумываясь и автоматически оказываясь вне времени, герой ощущает себя свободным. Принцип повторения, связанный с цикличностью и круговым движением, которое обеспечивает сохранение тех же самых, постоянно отсылаемых и возвращаемых предметов, — выражает абсолютную неподвижность: состояние совершенное, а значит, максимально приближенное к самой вершине трансцендентальности. Так мы снова возвращаемся к круговой форме романа и ее гностической интерпретации. Мирча Элиаде пишет, что «предмет или акт становится реальным только в той мере, в которой он имитирует или повторяет архетип» [113]. Валантен Брю в «Воскресенье жизни» реализует себя в повторении ничегонеделания, многократное обращение к теме вшей делает из насекомых полноправных персонажей романа «Вдали от Рюэля». «Важно не говорить, а повторять, и в этом повторении каждый раз говорить опять в первый раз» [114]— это высказывание Мориса Бланшо позволяет сравнить репетитивность современного автора с ритуалом человека традиционной культуры. Чтобы обрести реальность и существовать в литературном мире, участвовать в мифе классицизма, т. е. приобщиться к сакральному измерению мира, автор должен вписаться в цикл повторения; это единственная возможность для участия. Явление переписывания Кено воспринимает как настоящий ритуал, переходящий в заклинание: «Любое заклинание, любая молитва — повторение» [115].

В романах Кено можно выделить два уровня: первый, «заклинательный» охватывает самые мелкие элементы текста (буквы, слова, фразы, параграфы), второй охватывает творчество целиком. Выходя на второй уровень, писатель словно бесконечно повторяет Идеальное произведение, вписываясь в парадигму абсолютного. В статье «Знаменитые писатели», говоря о Гертруде Стайн, Кено отмечает, что «повтором, склонением и спряжением фраз, их сложением Гертруда Стайн достигает той же цели, что и Флобер, приумножающий повторы и подчеркивающий общие места, — а именно, абсолютной объективности текста-предмета, где автор полностью отсутствует, текста, который оказывается формой выражения не человека, а конкретной и неопровержимой гальки, кристалла, цветка или фрукта» [116]. Абсолют — это то, что отличает «религиозный (и традиционный) мир повторения» от современного мира динамики и хаоса: «Бергсон, Гитлер — мир нового, стремящийся к броуновскому и беспричинному движению...» [117]Размышления о повторяемости как о свойстве сакрального часто встречаются в «Трактате о демократических ценностях»: Кено словно соединяет два уровня своего письма — микроскопический и макроскопический — в циклах Истории и повторяющейся человеческой деятельности.

В этом смысле все романы Кено могут условно различаться по принципу построения: цикличность и линейность. Отражение и круговое движение происходят в разных осях: пространственной и временной. В «Репейнике» круг замыкается в исходной точке. Первая фраза идентична последней. В «Каменной глотке» движение оказывается «круговым, но возвращается не к точке отсчета, а к похожей точке» и становится спиральным. В «Последних днях» цикл связан со временами года, но круг прерывается катастрофой, о чем главный герой говорит в последней главе. «“Репейник”, — поясняет Кено, — сравним с человеком, который долго шел и очутился на том же самом месте, откуда он вышел; “Каменная глотка” — с человеком, который, дойдя до вершины лестницы, считает, что есть еще одна ступенька, хотя на самом деле ее нет; “Последние дни” — с человеком, который балансирует на вершине пирамиды, составленной из стульев, которая в конце концов рухнет» [118]. Стоит отметить, что из трех упомянутых романов два сравниваются с подъемом по лестнице, т. е. восхождением. «Одилия» символически ограничена двойным «крещением водой» (переход реки вброд в начале романа и путешествие на корабле из Греции во Францию в конце). Круговое движение заметно в «Детях Ила», не только тематически, но и композиционно, с той разницей, что этот роман, по словам Кено, «воплощает квадратуру Истории», поскольку мифически сопрягает великие антагонистические формы — круг и прямая, цикличность и прогресс, «циркулярные лабиринты» и «прямой путь» Блаженного Августина. Линейными и тем самым предопределенными Историей могут показаться другие романы: «Зази в метро» представляется типичным прямолинейным движением, которое в принципе должно приводить к оптимистическому финалу. «Я старела», — заявляет героиня, но сама сцена происходит на вокзале Аустерлиц, финальная ситуация рифмуется с тошнотворными запахами этого же вокзала в начале романа. Цикл завершается, хотя линия пришла в другую точку: Зази поднимается в вагон и оказывается на другом уровне. Точно так же Салли Мара начинает и заканчивает свой «Интимный дневник» в порту, держась за поручень, и точно так же финальная точка смещена: Салли в конце романа — замужем и на корабле. Примечательно, что в «Одилии», «Лютой зиме» и «Воскресенье жизни» героям удается разбить цикличность и трансформировать ее в линейность, но каждый раз эту трансформацию вызывают женщины. Женщина провоцирует переход от круга к прямой — другими словами, дает рождение герою. Если круг и прямая несовместимы в одной плоскости, они могут совмещаться в пространстве. Так, в спиральном варианте круг перестает противостоять прямой.