Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя

— Я говорю с чисто эстетической точки зрения.

Это было единственное слово греческого происхождения, которое знал портной с Мальборо-стрит.

— В таком случае, — сказала Герти, — я вам ее покажу. Похоже, она у меня действительно красивая.

Герти немного наклонилась, грациозно завела руки за спину, как это делают женщины, расстегивающие лифчик. Упав ей на колени, деталь несколько секунд сохраняла прежний объем, после чего опала. Обнаженные груди оказались плотными и круглыми, низко посаженными, с высоко вздернутыми и еще не успевшими побагроветь от мужских укусов, а значит, пока светлыми сосками.

Несмотря на привычную для своей профессии, а также для своих склонностей способность невозмутимо наблюдать за женщинами на различных стадиях обнажения, Мэт Диллон был вынужден отметить, что за считанные секунды объем его тела частично и значительно (по сравнению с обычным) увеличился. А еще он заметил, что Герти это тоже заметила. Она перестала улыбаться, ее взгляд посуровел. Она поднялась.

Вытянув руки вперед, Диллон сделал три шага назад и пролепетал:

— Я сейчас принесу вам платье... Сейчас принесу вам платье...

Взмокший и похолодевший от пота, портной развернулся, пробкой вылетел из кабинета и очутился за дверью, которую запер на ключ. На несколько секунд замер, переводя дыхание. Затем пустился в путь. Вздрогнул, проходя мимо дамского туалета, откуда эта девчонка вылезла, как Афродита из воды. Дошел до маленькой двери, которую разбаррикадировал. Оказался во дворике. Приставил к стене лестницу. Поблизости разорвался снаряд. Диллона осыпало землей, гравием, гипсовыми ошметками. Он перемахнул через стену и упал во двор Академии, усеянный воронками. Все послеантичные статуи уже успели потерять свои цинковые фиговые листья, и Диллон сумел на бегу оценить раскрывшиеся таким образом мужские достоинства. Он снова ощущал себя в нормальной и здоровой обстановке, а заметив, что при обстреле пострадали лишь Венеры и Дианы, даже улыбнулся этому странному стечению членовредительских обстоятельств. Метрах в ста от него разорвался еще один снаряд. Взрывной волной его опрокинуло на землю. Он поднялся, целый и невредимый, и побежал дальше.

Большие стеклянные двери Выставочного зала были разбиты.

Диллон пересек опустевший музей, не останавливаясь перед всей этой мазней, слегка взбудораженной артобстрелом. Выход на Нижнюю Эбби-стрит был открыт; сторожа, не испытывая особого желания подохнуть ради сомнительных сокровищ, сбежали, вероятно, еще в начале восстания.

На улице не было ни души. Брошенный трамвай. Диллон побежал вдоль фасадов в сторону Мальборо-стрит.

— Что-то здесь не так, — сказал Маккормак, прекращая стрелять и отставляя винтовку.

Остальные последовали его примеру; Келлехер отложил в сторону пулеметную ленту.

— Это ненормально, — продолжал Джон. — Как будто специально. Фигачат вокруг, но не в нас. Как будто снаряд, который снес голову Кэффри, — святой Патрик, прими его душу! — попал совершенно случайно.

Он взял бутылку уиски, отпил и передал другим. Бутылка вернулась к нему пустой. Он закурил трубку.

— Каллинен, ты на посту.

Остальные закурили сигареты.

— Если мы проведем здесь еще одну ночь, хорошо бы похоронить Кэффри, — сказал Галлэхер.

— А мне на этих британцев насрать, — внезапно произнес Каллинен.

О своих националистических воззрениях он сообщил, не оборачиваясь; выполняя полученный приказ, он обозревал окрестности, скрывающие вражеское присутствие. Каждые сорок секунд «Яростный» окутывался в ватное облачко, появляющееся на конце какой-нибудь из его смертоносных трубочек.

— Я бы побрился, — сказал О’Рурки.

Каждый посмотрел на своих соседей. Лица у всех посерели и покрылись щетиной. Взгляды некоторых дрожали.

— Хочешь выразить свое почтение Гертруде? — спросил Галлэхер.

— А ведь ее действительно зовут Гертруда, — прошептал О’Рурки. — Я совершенно забыл.

Он как-то странно посмотрел на Галлэхера:

— А ты-то почему запомнил?

— Заткнитесь! — сказал Келлехер.

— Не будем о ней говорить, — гаркнул Маккормак. — Мы же договорились, что больше не будем о ней говорить.

— А Диллон? Его нет, — выпалил Келлехер.

Все выразили удивление.

— Может быть, на втором этаже, — предположил Маккормак.

— Или с девчонкой, — сказал Галлэхер.

— Он? — прыснул со смеху Каллинен.

Все увидели, как он затрясся. Потом замер. Затем все услышали: