Юлий Ким - И я там был

И еще десятка два подобных документов.

Кроме того Петр Якир передал для размножения на машинке и фотоспособом девяти различным лицам «Хронику», с пятого по двадцать третий выпуск, и от каждого из них получил от двух до десяти копий, которые впоследствии широко распространил. В частности, из его квартиры «Хроника» и другие материалы подобного рода отправлялись в Новосибирск, Мелитополь, Ленинград, Обнинск, Орел, Вильнюс, Одессу, Пермь и другие города.

А также на Запад. В этом ему помогали корреспонденты Д. Дорнберг и Д. Аксельбанк (журнал «Newsweek»), Фрэнк Старр («Chicago Tribune»), Пьер ле Галль («France Press»), Д. Бонавиа («Times»), Э. Уоллер (агентство «Reuters»), У. Коул (CBS) и другие.

В свою очередь по этим или другим каналам получил и распространил следующие сочинения: «Технология власти» А. Авторханова, «Все течет» В. Гроссмана, «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» А. Амальрика, «Только один год» С. Аллилуевой, «Мои показания» А. Марченко, «Неподцензурная Россия» П. Реддауэя и еще множество статей, листовок, брошюр и журналов.

Это далеко не вся картина, но основной объем и характер его деятельности здесь представлен.

Вернувшись из недолгой рязанской ссылки, Петр жил замкнуто. Высокие опекуны устроили его работать по специальности – он занимался архивом московского метро. Довольно быстро он и там раскопал что-то интересное, и был немедленно отстранен от архивной работы и переброшен на обслуживание чисто технических задач. И через некоторое время он подал на инвалидность и на пенсию…

Он потихонечку спивался, и компанию ему все чаще составляли уличные алкаши. Это было долгое угасание. 14 ноября 1982 года, в день его смерти, хоронили Брежнева. Надо всем Союзом ревели гудки и траурные марши. Сама того не зная, страна отпевала и его, Петю – восставшего и сраженного своего зэка.

1995

В московском Писательском доме есть Дубовый зал. Высокий, в два этажа. Стены белые, панели и лестница на второй этаж – темные, они, наверное, из дуба и есть. Там в хрущевские времена Лев Кассиль собирал свои «четверги» не то «пятницы». Это называлось «устный журнал» или «встреча с интересными людьми». Однажды и я оказался среди «интересных» как преподаватель литературы, сочиняющий развеселые песни. И когда до меня дошла очередь, я и грянул на своей семиструнке:

Стяжал аплодисмент.

Затем из публики прозвучало:

– Хотел бы я учиться у такого учителя!

Кто это?

– Давид Самойлов, – объяснили мне.

О! Я был польщен. Тем более, что уже тогда я числил его в первых мастерах, уже выделял его из блистательной плеяды соплеменников, что делало честь моему вкусу в моих глазах. Сам Давид Самойлов! А не какой-нибудь там.

Я был ему представлен – и мы расстались, лет на пятнадцать. То есть видеться-то мы виделись, в каких-то общих залах или квартирах, но толком посидеть не приходилось. Когда мы познакомились, он был безусым, но это я знаю , а не помню, по тогдашним фотографиям знаю. А помню его только в усах. И когда в феврале 90-го года в том же Дубовом зале молча уселись мы с Городницким за необъятный поминальный стол, глянуло на меня с траурного портрета его молодое, любимое, но незнакомое мне лицо. И было мне странно, словно не Давида я поминал. И зал Дубовый был какой-то ресторанно-вокзальный, и совсем не уютный, каким он был при Кассиле.

Хотя нет, ну как же, виделись мы. У него в Опалихе, в просторном деревянном доме под Москвой – но плохо помню я этот вечер, это какое-то воспаленное мгновение среди тягостной осени 73-го года.

Говоря вообще, наша жизнь после 56-го года описывается формулой: веселье, впоследствии отравленное. Может быть, никто так не воплощал в себе эту смесь иронии-сарказма, веселья и горечи, как Толя Якобсон, Тоша – Давидов любимец. Вот эту-то взрывчатую смесь и выперли из Союза осенью 73-го года. Раскручивалось дело номер двадцать четыре о «Хронике текущих событий» – великий наш самиздатский бюллетень, регистратор повседневных советских мерзостей против свободной мысли, – и над Тошей как редактором и автором нависла неминучая каторга. Но жандармы особо крови не хотели и оставили Тоше альтернативу: Израиль. А тут и сына надо срочно и сложно лечить, а черт его знает, чем это кончится у нас, при таких-то обстоятельствах. И уехал Тоша.