Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

Вскоре полицейский вернулся — с тем, чтобы их отпустить. Но сначала он, положив руку на дверцу машины, предупредил:

— Поезжайте, Фред, только не гоните, а то сами попадете в больницу. Или кого-нибудь туда отправите.

Все это время двигатель пыхтел, и теперь Лэндон просто включил передачу и нарочито медленно отъехал. Будто сдавал экзамен на права. Начался спуск в серый изогнутый каньон Юниверсити-авеню, и Лэндон пристроился за машиной дорожной службы, которая выплевывала на мостовую соль, ее голубой циклопий глаз причудливо вертелся в снежной метели. Полицейский ехал следом до Куин-стрит, потом нырнул вправо и понесся вперед, секунду-другую помелькал в густом потоке — и исчез.

Облегченно вздохнув, Лэндон свернул на восток, и Маргарет наконец заговорила.

— По-моему, вы держались прекрасно.

— Кто? Я? — Лэндон грубо фыркнул. — Бросьте вы. Меня при виде полицейского трясти начинает. Теряюсь, и все тут. Всегда чувствую себя в чем-то виноватым. И мысли от страха врассыпную.

Он знал, что голос его звучит вздорно. Каким-то образом эта женщина потревожила в нем брюзгу. Она потянулась к нему и коснулась его руки.

— Мне ужасно неловко, я вам столько неприятностей доставила. Если бы я знала… И ваша прекрасная шляпа…

— О, господи, тоже мне шляпа… — Он кисло усмехнулся. — Не будем кривить душой. У меня в этой шляпе был дурацкий вид. Чтобы не сказать идиотский…

— Ну, что вы…

— Вот и то, черт бы ее побрал, — рявкнул он. Она убрала руку, и Лэндон снова молча выругал себя. — Ну, ладно… Не волнуйтесь… бог с ней, с этой шляпой! Что было, то сплыло. И вообще мы почти приехали. — Через минуту он добавил: — Надеюсь, вашей маме лучше.

— Надеюсь, она умерла, — вялым голосом сказала Маргарет. Отвернувшись к окну, она смотрела на рождественскую суету — сквозь высвеченный неоновой рекламой мокрый снег люди спешили в теплые магазины. Он не ослышался? Она сказала, будто надеется, что ее мать умерла? Как это прикажете понимать? Озадаченный, он молча вел машину дальше.

Комната ожидания для больных, нуждавшихся в неотложной помощи, была запружена народом. Люди группками стояли у дверей, сидели на длинных скамьях вдоль стен. Часть толпы даже вытекла в коридор, где сейчас стоял в ожидании Лэндон. Поначалу он решил: наверное, в районе что-то случилось, загорелся многоэтажный дом или взорвалась газовая линия. Но что он знал об отделениях неотложной помощи в городских больницах? Для них это текучка, обычная вечерняя порция: обмороженные пьяницы, инфарктники, избитые в кровь драчуны; дети, получившие травму на детской площадке; люди, чьи пальцы оказались на пути фрезы или столового ножа; неизбежные жертвы дорожного движения. Он отступил в сторону — по коридору катили каталку. На ней, постанывая, лежала молодая женщина, на лице кровь, ужасные царапины, вмятинки от гравия и камешком. Маргарет стояла в очереди возле высокой перегородки. Перед ней — мужчина, который примчался сюда по срочному вызову. Лэндон видел: трагедия застала этого человека врасплох, он пытался одеться поприличней, придать своей беде благопристойный вид, но жутко спешил. Свободное пальто спортивного покроя пятидесятых годов едва прикрывало заляпанные рабочие брюки. Несчастный даже забыл о туфлях и стоял в комнатных шлепанцах на босу ногу, со стоптанными за долгие годы задниками. Усталый, подавленный человек. А на него какое несчастье обрушилось во время ужина? Его худое, посеревшее лицо было сама безропотность, само изнеможение. Ко всему прочему еще и это! Где взять силы, чтобы сохранить достоинство? За перегородкой старая монахиня что-то царапала в журнале регистрации, записывала суровые факты жизни. Лицо наполовину скрыто, обрамлено жесткими складками капюшона, за многие годы работы в помещении оно отвыкло от дневного смети и пожелтело, как старый пергамент. Очки с квадратными стеклами отражали свет и защищали глаза, которые уже не удивишь дурными вестями. Эти глаза чего только не видели, все записывалось с терпением, какое господь ожидает от своих служителей на земле. Когда придет полнота времени… Но Лэндон чувствовал, что его окружает полнота ужасов жизни, грубых фактов бытия, жутких каждодневных невзгод, укрыться от которых некуда. Стойкий запах дезинфицирующих средств и крови, смешанный с запахом человеческого пота, оседал на стенах. На накрахмаленных халатах сестер и сиделок. Он растекался в воздухе, как радиоактивные осадки, просачивался сквозь кожу Лэндона и поражал его душу. У Лэндона защемило сердце. В нескольких шагах от него хрупкий человек лет шестидесяти что то объяснял полицейскому. На голове у него была огромная повязка, скрученная на манер чалмы, сквозь нее все еще сочилась кровь. Один рукав его замызганной штормовки болтался пустой, прикрывая подбитое крыло. Неприятности быстро отрезвила старика, и сейчас он пытался найти с полицейским общий язык. Рядом стояла индианка лет тридцати с небольшим. На ней было дешевое ситцевое платье и короткое пальто из искусственного меха под леопарда. Когда-то она, пожалуй, была хороша собой, но сейчас лицо ее изрядно поистрепалось, обрюзгло, отекло от злоупотребления спиртным, да еще сплошь синяки, один глаз распух и заплыл. На худых коричневых ногах — только носки да пара потертых черных балетных тапочек. Она говорила сквозь прогнившие зубы, подтверждая версию старика, алкоголь придавал ей смелости, но в то же время она понимала; терпение полицейского лучше не испытывать.