Борис Виан - Сердцедер

Тем временем дорога выросла в вытянутую площадь с возвышением, на котором расставленные в шеренгу деревья стерегли тень, и раздвоилась. Справа обнаружилось какое-то толпливое мельтешение; туда Жакмор и направился.

Подойдя поближе, он понял, что это всего лишь ярмарка стариков. Он увидел деревянную лавку, выставленную на солнце, и большие валуны, на которых устраивалась прибывающая публика. Старичье сидело на лавочке; три валуна уже были заняты зрителями. Жакмор насчитал семь стариков и пять старух. Перед скамьей красовался муниципальный барышник с молескиновой тетрадью под мышкой. На нем был старый вельветовый костюм коричневого цвета, башмаки, подбитые гвоздями, и, несмотря на жару, гнусный картуз из кротовой кожи. От него плохо пахло, а от стариков еще хуже. Многие из них сидели неподвижно, опираясь на отполированные ладонями палки, все без исключения в засаленных лохмотьях, небритые, с морщинами, забитыми засохшей грязью, и со слипшимися от долгой подсолнечной работы веками. Шамкали беззубые рты, вонял зубной перегной.

— Итак, — приступил барышник, — вот этот стоит совсем недорого и может еще хорошо послужить. Ну как, Жавруняк, неужели не возьмешь его для своих ребятишек? Он еще может от них как следует огрести.

— А он еще может им как следует показать?

— Ах, это? Еще как! — заверил барышник. — Ну-ка, иди сюда, старый хрен!

Он подозвал старика. Тот, согнувшись в три погибели, шагнул вперед.

— Покажи-ка им хорошенько, что там у тебя между ног!

Дрожащими руками старик принялся расстегивать замусоленную до блеска ширинку. Зрители расхохотались.

— Вы только посмотрите! — воскликнул Жавруняк. — Оказывается, у него действительно еще что-то есть!

Он склонился над стариком и, корчась от смеха, пощупал жалкий комочек.

— Ладно! Беру за сто франков.

— Продано! — крикнул барышник.

Жакмор знал, что в деревне такие ярмарки — дело привычное, но сам он при этом присутствовал в первый раз, и зрелище его поразило.

Старик застегнул ширинку и застыл в ожидании.

— Пшел, старая шепеля! — прикрикнул Жавруняк, пнув старика так, что тот зашатался. — Развлекайтесь, ребята.

Старик засеменил по дороге. Двое детей отделились от толпы. Один из них принялся подстегивать старика прутиком, а другой повис у него на шее, стараясь опрокинуть на землю. Тот шлепнулся лицом в грязь. На них никто не обращал внимания. Один Жакмор, как зачарованный, наблюдал за ними. Старик встал на колени; из разбитого носа потекла кровь, изо рта что-то вывалилось. Жакмор отвернулся и присоединился к толпе. Барышник расхваливал толстую коротенькую женщину лет семидесяти с редкими свалявшимися волосами, выбивающимися из-под черной косынки.

— Ну что, эта в хорошем состоянии, — продолжал он. — Есть желающие? Зубов нет вовсе. Так, глядишь, даже сподручнее.

Жакмора слегка покоробило. Он вгляделся в окружающие его лица. Одни мужчины, лет тридцати пятисорока, крепкие, коренастые, с залихватски нахлобученными картузами. Народец стойкий, несгибаемый. Некоторые — аж с усами. Верный признак.

— Шестьдесят франков за Адэль! — подзадоривал барышник. — За такую цену — да еще и без зубов. Почти даром. Ты, Христунок? Или ты, Кувшинюк?

Он треснул старуху по спине.

— Вставай, старая кляча, пускай на тебя полюбуются! Товар что надо.

Старуха поднялась. Качнулась омерзительная масса жира в сеточке набухших вен.

— Повернись! Покажи народу свои ляжки. Загляденье!

Жакмор старался не смотреть. От старухи чудовищно воняло; он почувствовал, что его сейчас вытошнит насмерть.

— Пятьдесят, — раздался чей-то фальцет.

— Забирай, она — твоя! — прокричал барышник. Старуха даже не успела оправить холщовую юбку, как он дал ей увесистую оплеуху. Огромный темноволосый битюг, стоящий рядом с Жакмором, добродушно рассмеялся. Жакмор положил ему руку на плечо.

— Что же вы смеетесь? Неужели вам не стыдно?

Тот сразу же перестал смеяться.

— Неужели мне что?

— Вам не стыдно? — мягко повторил Жакмор. — Это же старики.

Сокрушительной силы удар пришелся в губу, Жакмор даже не успел увернуться. Губа лопнула, он ощутил соленый привкус крови. Психиатр покачнулся и упал. На него никто не смотрел. Аукцион продолжался.

Он поднялся и отряхнул брюки от пыли. За его спиной возвышалась стена мрачных враждебных спин.

— А у этого, — донесся лающий голос старьевщика, — деревянная культяпка! Нравится? Сто десять франков для начала! Сто десять!