Алексей Макушинский - Макс

— А что, — сказал тот, пошевелив, по своему обыкновению, пальцами, — отличный, отличный номер. Я был, кстати, при этом.

— Ну и как, — спросил Макс, — похоже?

— Нет, совсем не похоже. Но этого ведь и не требуется. А вы, — (посмотрев вдруг на Макса…) — вы с Фридрихом просто… друзья-приятели, как я погляжу.

— Да, мы часто с ним видимся.

— Не одобряю.

— Простите?

— Нет, — (рассмеявшись…) — нет, то есть вы можете, разумеется, жить, как вам вздумается. Но Фридрих. Фридрих, на мой взгляд и говоря между нами… он не слышит нас?.. нет. Фридрих, на мой взгляд, живет что-то уж слишком… рассеянной жизнью.

— У него это так хорошо получается.

— Не сомневаюсь. Боюсь, однако, что эта жизнь ни к чему хорошему не приведет.

— Она вообще никуда не ведет, — сказал Макс — в свою очередь рассмеявшись. — А впрочем… нет, я не знаю.

— Вот именно, — сказал Сергей Сергеевич. — Она никуда не ведет. И… и слишком много сил расходуется при этом… впустую. Что вы пьете?

— Коньяк.

— Ваше здоровье.

И это была уже не первая рюмка коньяку, выпитая Максом в тот вечер; и чуть-чуть, как некогда, подчеркивая свое возбуждение, смеясь над собою, заговорил он, как будто оправдывая ее, о том чувстве — жизни (а значит, и радости…), которое, с появлением в ней Фридриха (тем более Лизы: но этого он не сказал…) давала ему, еще раз, его, случайная по-прежнему жизнь: никуда, в самом деле, — никуда, может быть, не ведущая.

— Как же, — сказал Сергей Сергеевич, — определите вы это чувство?

— Разве его нужно… определять?..

— Нет, не нужно. Но можно попробовать.

— Ну, в таком случае, я сказал бы, что это прежде всего чувство… присутствия… вот сейчас, вот здесь, в этой комнате.

— Что ж, пожалуй, — сказал Сергей Сергеевич. — Но… как вы сами, наверное, понимаете… на сцене оно гораздо, несравнимо сильнее.

— Ах, конечно, конечно, — сказал Макс. — Я часто об этом думаю.

— Вот-вот, в том-то и дело. И потому мне представляется не совсем правильным… разменивать его… так скажем… по комнатам. Конечно, в молодости… пока сил много… желаний тоже. Но на самом деле.

— На самом деле?

— На самом деле, все это лишь отвлекает от… более важного.

— Значит, — сказал Макс — чуть-чуть подчеркивая по-прежнему свое возбуждение, — значит, важен, по-вашему, лишь некий результат жизни… а вовсе не она сама, например?..

— Я этого не говорил. Я не знаю… и никто не знает, наверное… что, действительно, важно. Как бы то ни было.

— Как бы то ни было, — сказала Мария Львовна, в свою очередь подходя к ним, — как бы то ни было и как ни жаль мне прерывать ваш в высшей степени примечательный разговор… который, прошу заметить, я слышала от начала и до конца… я вынуждена сообщить вам, что… все уже выпито… и потому мы едем сейчас продолжать нашу… рассеянную жизнь ко мне. Едете ли вы с нами?

— Нет, — сказал Сергей Сергеевич. — Конечно, не еду.

— Увы, так я и думала. А вы, конечно, поедете, — (к Максу; не спрашивая…).

— Поеду, конечно.

И он, конечно, поехал; и — как бы то ни было — он продолжал, разумеется, жить этой легкой, рассеянной, этой никуда не ведущей, может быть, жизнью — этой жизнью, однако, в которой он, Макс, — по-прежнему, в сущности, убегая — или, может быть (так казалось ему теперь…) с неведомой до сих пор легкостью перелетая и перескакивая через все то, с чем он по-прежнему… да, по-прежнему боялся столкнуться, — в которой он, Макс, убегая и перескакивая, вместе с тем и в то же самое время, втайне и удивительным образом, приближался, быть может, к чему-то… до сих пор отрицавшему его жизнь; вечером, возвращаясь домой, останавливая такси — или на другой день, к примеру, когда, заплатив свою дань и покончив с неописуемым, он вновь шел в театр или ехал, допустим, к Фридриху — выходя из метро или входя, к примеру, в подъезд: — входя, к примеру, в подъезд, открывая, допустим, дверь и по-прежнему, хотя никого вокруг не было, показывая — кому-то — это простое движение, разыгрывая его перед кем-то, и значит, глядя на него, на себя, откуда-то, со стороны, какими-то, чужими глазами — вновь и вновь, конечно же, — оборачиваясь, сжимая пальцами ручку — находил он, в самом себе, ту единственную, ту неподвижную точку, с которой, и только с которой… в чудесной паузе, в чарующем промежутке… между вдохом и выдохом… без всяких усилий… мог увидеть и видел он — маленький, отделявший тот дом, где жил Фридрих, от другого, и совершенно такого же, дворик — никаких сугробов там давным-давно уже не было — качели, сломанные по-прежнему, в тонком воздухе первые листья. И все опять казалось возможным; и взбегая по лестнице, думал он, что когда-нибудь… уже скоро… когда-нибудь, но, конечно, решит он… разрешит он свои нерешенности… и нажимал, разумеется, на кнопку звонка; и там, за дверью, ждал его, может быть, Фридрих, может быть, Лиза, быстро-быстро его целовавшая, в мгновенном и тягучем наплыве: волос, губ и щек, прижимавшаяся к нему.