Алексей Макушинский - Макс

— И тебе нравится все это?

— Пожалуй. Сам театр… вот что мне нравится. И если когда-нибудь я действительно буду играть в нем… А впрочем… — он вдруг встал, я помню, подошел к фонтану, заглянул в него, возвратился, закурил сигарету, — а впрочем, все это… никакого значения не имеет.

Молчание, пауза. Одно окно, я помню, погасло, другое, в конце паузы, тоже.

— Да, все это… никакого не имеет значения. Можно играть в театре… можно и не играть в нем. Заниматься в студии… или не заниматься. Мы думаем, это важно, — сказал он… впервые, как я теперь понимаю, заговорив со мной, вообще с кем-нибудь, о своих, отчасти новых, ощущеньях и мыслях. — На самом деле, это неважно. Смотри…

— Да, вот она…

И вправду, покуда мы сидели так, на скамейке, луна, поднявшаяся где-то там, за деревьями, — над крышами и домами, — у нас за спиною, — возникла вдруг перед нами: в фонтане, в воде, — наполовину скрытая ветками, — вдруг, когда ветер отдернул их, вполне круглая, — чуть-чуть колебавшаяся, вместе с водою, — мерцавшая на поверхности, — тихим отблеском проникавшая в глубину.

— Вот так вот, — сказал он.

— И тем не менее… что ты думаешь делать летом? — спросил я.

Он засмеялся, я помню.

— Не знаю, — сказал он. — Мы едем… вообще… на гастроли.

— Куда?

— По разным городам… вокруг Москвы, — сказал он.

— А вот я бы поехал куда-нибудь… к морю.

— Дописывать пьесу?

— Вот именно.

— Если хочешь… я могу созвониться с хозяевами той комнаты, которую я снимал вместе с Фридрихом… в прошлом году.

— Отличная мысль, — сказал я.

— Хорошо, я позвоню им, — сказал он. — Что может быть проще…

И потом мы еще долго сидели, я помню, так, на скамейке, глядя, разумеется, на воду, на луну в воде и над нами, то почти исчезавшую, то опять появляющуюся среди веток, первой листвы, дрожавшую вместе с водою, ясными бликами по ней пробегавшую. И он вновь сказал мне, я помню, что все это, в общем, неважно и что мы слишком много значения придаем, вообще, нашей жизни. На самом деле…

Мы вышли на бульвар; мы поймали такси.

И еще раза два мы встречались с ним, я помню, в театре; и где-то в середине июня, он, Макс, созвонившись, в самом деле, с хозяевами той комнаты, которую снимал он, вместе с Фридрихом, в прошлом году, уехал, действительно, на гастроли, вместе со всем, разумеется, или почти всем театром, по разным, действительно, вокруг Москвы расположенным городам, ему, Максу, дотоле неведомым и вполне поразившим его, как он сам рассказывал мне впоследствии, своей унылой заброшенностью, затаившейся и неподвижной печалью. Но именно там, на гастролях, подменяя Фридриха (отпросившегося и отправившегося на очередные съемки — к другому, в моей истории невозможному морю: откуда, через две недели, возвратился он загорелый, южный, неузнаваемый…) — именно там, на гастролях, подменяя Фридриха, он, Макс, один-единственный раз сыграл его, Фридрихову, не самую главную, как уже говорилось, но все же весьма существенную в системе целого роль — в том, первом, конечно, уже много и много раз упомянутом мною спектакле, — между делом и на всякий случай им, Максом, разученную; справляясь с волнением, не в силах с ним справиться, но все-таки, и даже, по утверждению Сергея Сергеевича, совсем неплохо, во всяком случае, для первого раза, сыграл ее, эту роль: чудесным образом, пускай лишь на сцене, приблизившую его, или так ему показалось, к морским ветром, духами, лиловыми, фиолетовыми, окутанной, окруженной Марии Львовне, медленно, очень медленно шедшей ему навстречу, недосягаемой…

И вот так я впервые оказался здесь, почти здесь, у этого моря. Я сошел с электрички на той самой станции (река, скамейки, навес…), на которой он, Макс, сошел некогда с Фридрихом и до которой, как уже говорилось, я доезжаю теперь за два, примерно, часа; я поселился, значит, на той же, самой шумной, центральной, самой курортной, если угодно, улице, в том же — с застекленной верандой и маленькой башенкой — доме, уже отчасти описанном мною; я пил кофе, прежде чем выйти на море, в том же самом, круглом, дощатом павильоне над берегом, где он, Макс, впоследствии — уже скоро: думаю я теперь — должен был встретиться и действительно встретился — с Алексеем Ивановичем: с Алексеем Ивановичем, который, кстати, когда я уезжал из Москвы, сказал мне, что он, Алексей Иванович, прекрасно знает эти места, но что самое лучшее, так он сказал, начинается за курортом (в собственном смысле слова…), если проехать его, пересесть в автобус и ехать просто-напросто дальше, вдоль берега…