Алексей Ловкачёв - Приключения бывшего мичмана

Наступила пятница, 25‑го мая — последний рабочий день, но не для пациентов санатория.

Так как Алексий обещал соседке по столу явиться на завтрак, то его Лена решила изменить традицию. И не он ее, а она его, беспокоясь о теле, которое за время отдыха полегчало на четыре кило, проводила в столовую. Она готова была сопровождать Алексия к самому столу, но у них были разные курсы. И в Янтарном зале, где Лена питалась, они разошлись по своим местам. За столом Алексий занял свое место первым, а через некоторое время подошла семейная пара из Смолевичей. У них, пока шли к столу, все больше расширялись глаза от удивления, что Ветер явился на завтрак. Они поприветствовали его радостным возгласом.

— Я пришел не на завтрак, а на свидание, которое мне назначила Лена, — отшутился Ветер.

Тем не менее он хлебнул голого чая. Тут уж и час пробил, а Елены все не было. «Ну, безобразие, прямо женские капризы и произвол какой–то» — подумал Ветер, а вслух сказал:

— Ну и как это понимать? Девушка назначила мне свидание, я как идиот приперся в такую рань, а она не соизволила хотя бы опоздать. Все! Так и передайте этой обманщице, что я на нее обиделся, и она сильно поколебала мою веру в женщин.

Встал из–за стола и, насколько возможно при его сутулости, с гордым видом незаслуженно обиженного, очень заслуженного деятеля искусств удалился в свои апартаменты.

Принимая терминологию Петра Яковлевича и его подход к оценке отдыха, Алексий с Еленой пришел к выводу, что их путевки отнюдь не сгорели, ибо, напрочь забыв про все процедуры, они дарили себя друг другу. Они отдавали себе отчет, что санаторное время, отпущенное судьбой, таяло, уже переведя счет на часы и минуты. И торопились добрать то, что было упущено за предшествующую неделю халатного, даже преступного бездействия.

Оказывается, со слов Лены, по санаторию о Ветре ходила слава непостоянного в делах любви товарища, будто бы он каждый раз на виду у всех появлялся с новой девушкой. Алексий возразил и стал объяснять Лене, что это невозможно хотя бы потому, что первую неделю общался исключительно со Светланой из Люберец, которую всего–то пару–тройку раз проводил. И то, как говорится, лишь «до подъезда», без глупостей. А до других девушек у него руки просто не дотянулись. На это как бы в подтверждение его слов Лена сказала:

— А я этому и не верила, но если бы увидела тебя гуляющим с другими девушками, то к себе и близко не подпустила бы.

Тем не менее данному обстоятельству она бы не удивилась, так как с непонятной для Ветра уверенностью заявила, что у него много женщин. Однако, когда он пытался возразить и как–то обосновать свое возражение, она перебила:

— Чтобы у такого мужчины как ты не было женщин, в это я не поверю. Да, я наивная, но не дура же.

Это было сказано с такой безапелляционностью, что Алексий — в общем–то почти примерный семьянин — даже усомнился в своей непорочности и стал прикидывать, что бы такое записать себе в плейбойский актив. А когда поразмышлял над этим, то пришел к версии, что, может быть, именно это обстоятельство и послужило поводом для прекращения его ухаживаний за Светланой. Видимо, она поверила недобросовестному источнику информации, каким оказалась ее подружка. Иного объяснения охлаждению Светланы к Алексию, не считая первой версии, не находилось.

Чем дольше Алексий общался с Еленой, тем больше ему нравился ее грудной голос с запинающейся детской интонацией. Она была милая и тактичная, скромная и задорная, непритязательная и предупредительная, коротко говоря, «добрейшей души человек» — любимая фраза Ветра для характеристики лучших свойств друга или товарища. Елена — это замечательный образчик русской женщины любящего свойства и одновременно самоотверженной природы. У этой милой и бесподобной девушки в его адрес нашлись слова:

— Это же надо! Мне достался самый популярный мужчина санатория. Я бы даже сказала — среди русских и белорусских мужчин.

Ветра это позабавило и рассмешило настолько, что вспомнилась одна его бывшая знакомая, которая и близко не являла собой ничего подобного, но выставляла себя звездой. И в пику именно этому обстоятельству, не скрывая своего глумливого отношения к подобной самооценке, он язвительно заметил:

— Ага, прямо звезда… какая–нибудь.

Лучше бы он этого не говорил, так как Лена отреагировала моментально:

— Точно, ты звезда. Ты звездочка…

Ветер попытался увести разговор в сторону, однако было поздно — глупое слово вылетело из уст. Ярлык повешен, и он для своей Елены Прекрасной стал звездой или на худой конец звездочкой. В устах Елены это звучало настолько естественно и непосредственно, а главное по–доброму, потому что шло из души, что возражать у него не возникало желания.