Он не сразу разобрался, что к чему, но постепенно понял, что картины на стенах — Настины, и что в студии она учит детей рисовать, и дети, затаив дыхание, смотрят ей в рот. Тогда он и пейзажи рассмотрел по–другому, внимательнее. И притих.
А когда дети стали расходиться, сказал:
— Что же ты молчала? Я кое–что в живописи понимаю. Знаешь… Тебе надо в Москву… Учиться… Хочешь, я поговорю?.. У меня ведь дядя, родной мамин брат…
— Министр в Кремле? — улыбнулась Настя.
— Я серьезно! — обиделся Дима.
На следующий день Настя повела ребят на берег реки на этюды. И Дима увязался с ними. И уже не трепался. Сидел в сторонке. Слушал ее объяснения… О красоте. О гармонии цвета. О душе картины. Думал о чем–то… Кидал камушки в воду.
И назавтра опять пришел в библиотеку. Взял подшивку журналов. И до вечера просидел за столиком, слушая, как она разговаривает с посетителями. И глаза у него были задумчивые и растерянные.
А Настя думала о том, что все они, столичные, такие: с виду самоуверенные и трескучие, а копни — и окажется, что они издерганные и неуверенные в себе. Может, это у них от ритма жизни? Или, потому, что связь с родной природой нарушена? Вот и Дима как–то потерялся. Как будто считал, что может нравиться девушкам только из–за того, что москвич. А по–другому не может.
В тот день вечером Настя сделала прическу.
Так прошли две недели: он каждый день приходил в библиотеку, сидел, слушал, смотрел, как Настя работает. Когда никого не было, они разговаривали. Иногда он смущаясь, приносил цветы. А вечером провожал ее домой. Смотрел задумчивыми глазами. Иногда Настя замечала, что он хочет сказать что–то важное, но каждый раз его что–то удерживало. Настя не сердилась. Она все понимала. У них там своя жизнь, свои проблемы. Жилье, работа. А она… Все непросто. Ей с ним хорошо — и ладно.
В день отъезда Настя пришла проводить его на вокзал.
— Ты прости меня, — сказал Дима. — За то, как я вел себя в начале.
Настя легко кивнула: ладно, кто старое помянет…
— Теперь про тебя, наверное, судачить будут?.. Но ты не думай… — Дима опять хотел что–то сказать, но сбился и не сказал.
Настя дернула плечом: что там, пустяки.
— Это тебе, — сказала она. — Картина на память, как ты просил. «Девушка на обрыве». Между прочим, моя любимая.
Дима смутился, поблагодарил и уехал.
Осенью пришла рано, зарядили дожди. И Настины картины стали очень грустными. Улица за окном, а на стекле косые капли дождя… «Мог бы, между прочим, и написать… — думала она. — Адрес–то известен…»
А в начале октября у нее в дверях вдруг зазвонил звонок. На пороге стоял Дима.
— Собирайся, — сказал он как–то особенно по–деловому, как будто старался скрыть волнение. — Я за тобой! Мой дядя, помнишь я говорил, мамин брат, — он профессор в Академии Художеств. Смотрел твою картину. Его долго не было в Москве, пришлось ждать, потом еще… Это не важно. В общем, тебя зачислили на первый курс без экзамена. Говорят, талант, самородок, нужно учить. Правда, мест в общежитии уже нет. Но ты пока можешь жить у меня! — Настя удивленно вскинула брови. — Ты не подумай… Мы живем с сестрой в бабушкиной квартире. Места много… Я не для того, чтобы что–то там… Я просто так.
Настя почему–то хмыкнула и коротко заглянула ему в глаза
— Ты просто так? — тихо переспросила она.
Дима заволновался.
— Да нет! Нет, конечно. То есть я хотел сказать… — он сбился, а потом почему–то вдруг рассердился и покраснел. — Ну, чего ты спрашиваешь? Сама, что ли, не видишь?
Настя не смогла удержать улыбку.
— А если не вижу?
Он хмуро на нее посмотрел и отвернулся.
— Я понимаю, ты талант, а я… — проговорил он, сердито теребя ботинком коврик у двери. — Но я преданный. И честный. У нас все мужчины в роду такие, спроси у кого хочешь, — Настя незаметно улыбнулась. — Словом, если я тебе хоть сколько–нибудь интересен… если когда–нибудь, пусть не сразу, но я стану тебе нужен… Я… я буду самым счастливым человеком на свете!
Настя опять улыбнулась: какие они все же смешные, эти москвичи. Она взяла у него сумку и, как маленького, за руку ввела через порог.
=====
Отправлено: 22 июля
От: Сергей Ростовцев
Кому: Марина Елагина
Тема: Не так!
=====
Марина!
Сейчас вечер… Время приближается к восьми…
Я знаю, что ты прочитаешь эти строки только завтра утром, придя на работу, и все же пишу сейчас…
На душе муторно… Сколько надежд связывалось с днем возвращения, сколько раз в мыслях представлялось, как все может произойти, и как нескладно и бестолково все на самом деле получилось.
Читать дальше