Тод Гринуэй: Праздношатание[Полная версия]

И таким я, наверное, наивно остаюсь. Но Ханна Арендт, которая знает гораздо больше меня, говорит: «Мы, естественно, порочны, но мы не порочны по нашему естеству… В мире мы, возможно, по–прежнему у себя дома.»

Некоторые «верят в Бога». Другие отвергают саму идею, потому что она иррациональна, а иррациональное, говорят они, не доказуемая вещь .

Сомнение основано как на вере, так и на безверии. Сказать «я верю в Бога», значит, иметь в виду, что бога может и не быть. Атеист попадает в такое же затруднительное положение: а, вдруг там наверху, кто–то все же существует. Если каждое утверждение содержит собственный встроенный антитезис, тогда, наверное, и верующие, и насмешники могут найти лучшее применение своим мозгам.

Парадоксально, но природа Бога — это другое дело. Она вряд ли человеческая, даже если и не углубляться в вопрос. Мы говорим, что луна вращается вокруг солнца, но, на самом деле, и наша Земля, и луна вращаются вокруг единого центра тяжести, называемого барицентр. Человек и Бог вращаются друг относительно друга. Которое из тел главное?

Легкомысленная метафора для Бога: северный магнитный полюс. Он расположен где–то к северу от нас, его местоположение со временем сдвигается, он так далеко в горах, что никто его никогда не видел, и, в любом случае — это не то, что может быть увидено, но если нести на веревке кусок магнитного камня, он приведет вас через снег и бури туда, где вы хотите быть.

Патер Браун, сыщик из «Рассказов Патера Брауна» Честертона, в «Предсказании собаки» замечает, что когда люди перестают верить в Бога, они теряют здравый смысл. Я думаю, иногда это правда. Люди так страстно и горячо желают «верить» во что–то, что читают гороскопы, говорят о «мистицизме» и делают из книг типа «Кода да Винчи» бестселлеры. Лучше бы они ходили к мессе.

Я был очарован, когда впервые прочитал в энциклопедии о муциллитах, последователях когда–то основной ветви теологии суннитов. Муциллиты придерживались мнения, что у Бога есть суть, но нет неотъемлемых свойств. Я немедленно почувствовал себя как дома в чистом воздухе этой мысли, такое отношение к богу показалось мне благородным и уважительным. Так не похоже на ноющих христиан, высмеянных Ницше в «Генеалогии морали»: «Ужасающее панибратство, с которым они обращаются к своему Создателю… тыкаются в Бога носом и лапают его».

Но, прочитав повторно, я увидел, что кое–что пропустил: «нет вечных неотъемлемых свойств». Причина, по которой Аллаха рассматривают без постоянных свойств, такова, что иначе и эти свойства будут вечными сущностями, а это был бы политеизм. Я полагаю, в этом есть какой–то логический смысл, но затем они продолжают — и это уже для меня непонятно — что Аллах знает, хочет и действует в силу своей сути, а не через свойства знания, воли и мощи».

Это еще сложнее Троицы.

И все равно, если бы меня принуждали верить, я мог бы принять Аллаха без свойств.

Милан Кундера, возможно, в чем–то похож на муциллита: в рассказе «Эдвард и Бог» Эдвард «страстно мечтал о Боге, поскольку один Бог свободен от уводящей в сторону необходимости КАЗАТЬСЯ и может просто БЫТЬ. Поскольку он один составляет (Сам, единственный и нереальный), существенную противоположность менее существенному (но гораздо более реальному) миру».

Нортроп Фрай в «Великом Коде», исследовании Английской Библии, говорит, что Бог, возможно, не совсем умер, похороненный в мертвом языке, слова которого были «словами силы». Были времена, когда сатира, кажется, могла быть смертельной. Слова выродились и стали нейтральными жетонами, которые можно менять не вещи.

Пол Тилих, единственный теолог, которого я наполовину понимаю, говорит, что Бог — это основа нашего существования. Я предполагаю, что он имеет в виду аспект восприятия фигура–фон. Является ли Бог почвой, относительно которой мы конфигурируем себя смертными людьми? Сравнительно необразованному человеку типа меня это кажется как правдоподобным, так и надуманным. Слова, слова, слова.

Одно мне кажется ясным: что бы мы ни говорили, есть Бог или его нет, он — артефакт, и иногда дерзкий.

Физики могут прийти к пониманию и объяснению силы тяжести. Или даже — со временем — к пониманию и самого времени. Возможно, они сумеют заглянуть и в калпы до Большого Взрыва. Кто знает, а вдруг они с очевидностью убедятся, что этой Вселенной, в конце концов, движет Бог?

Загадка навсегда останется. Я бы скорее восхитился древними евреями, которые считали, что давать имя этому неизвестному присутствию значит, вроде как, преуменьшать его значение. В Торе его имя по–прежнему пишется «Б-г». Присвоить кому–то или чему–то имя значит, в каком–то смысле, им управлять. Обычное слово в качестве имени человека становится для него как бы «рукояткой». А для чего еще рукоятка, как ни сжать ее, схватить за нее и подвесить? Назвать — значит неизвестно откуда извлечь наименованное к нам, сюда. «Язычники», с которыми евреи сталкивались во время своих скитаний, давали имена и обиталища созданному из воздуха неизвестно чему. Евреи называли это «идолами».