Тод Гринуэй: Праздношатание[Полная версия]

Вой, который я слышал той ночью, есть вой, который и сейчас, и всегда раздается из горла всех сломленных людей в мире, замученных до предела и сверх его.

Эта два сна, взятые вместе, заставляют задать вопрос, который не я первый задаю.

В мире есть неописуемое великолепие и невообразимый ужас. Вмещает ли великолепие ужас? Если это так, то нам, возможно, есть на что надеяться. Но если великолепие — это лишь остров в море ужаса, тогда… надежды нет вообще?

Может быть, это демон–мошенник ставит такие глубокие, не имеющие ответа вопросы?

И, наконец, описать демона невозможно. Я очень хорошо знаю, как он на меня воздействовал, но не знаю, что он собой представляет. Я могу только сказать, что я с его проявлениями живу. Не более мне известно и то, что собой представляет мое собственное я. Я — это тоже кто–то (что–то), с кем мне приходится жить. Кто это — я? Этот вопрос заводит в недоступные глубины онтологии и языка, далее, чем хотелось бы.

Демон. Я ловлю себя на том, что суеверно задумываюсь о такой нелепости, как «может ли он меня слышать? знает ли он, что я о нем пишу?» На самом деле, очень трудно найти способ писать или даже думать о демоне. Возможно, он — один из тех самых «нечистых духов», которые донимали апостолов в Новом Завете? В Библии предполагается, что эти духи возникли в результате осквернения ритуала и могли быть исцелены ритуалом.

Я не хочу исцеляться от демона. Хотя я и хочу, чтобы он был мне понятен. Все это кажется несообразным. Как можно его описать — шпиона, каким–то образом внедрившегося в мозг, чтобы вместе с хозяином сосуществовать в пространстве хозяйского черепа?

Высказав все это, я должен был улыбнуться, потому что вспомнил, что несколько лет назад я‑таки слышал голос у себя в голове. Да, буквально. (Очевидный признак психоза, помните?) В момент тишины я вполне ясно услышал голос на расстоянии дюйма от поверхности моего левого виска, который сказал: «Приятное место!» Это был звучный приветливый голос одного из тех симпатичных молодых людей, которых мы теперь часто встречаем, одного из таких, каким и мне хотелось бы быть. Он говорил так, будто при этом с одобрением оглядывал хорошенькую квартиру.

Голос в голове? Что же, черт возьми, может объяснить это странное явление? Еще одна реприза от Тиля Уленшпигеля, мастера–импрессарио?

Я понимаю, что эти мои эксперименты и то, как я о них пишу, ничтожны, если сравнить их со всем тем насилием, которое существует в современном мире. Неудивительно, что в мире, беспомощном перед убийствами, мучениями и голодом, обусловленными 5000 лет иудаизма, 2000 лет христианства и 800 годов ислама, люди говорят о дьяволе, как о чистом зле. Но в этом есть некая переоценка.

Сатана был ангелом, находящимся в хороших отношениях с Богом даже по Новому Завету, как должно быть известно читающим Библию. Это он не мог вынести своего пребывания в тех же небесах, что и Бог и, следовательно, пал, или подпрыгнул, или был изгнан из поля зрения Бога и начал жить внизу и творить вред. Но все же ровно столько вреда, сколько позволял Бог. В конце концов, у нас монотеизм. «Черные мельницы сатаны» явились результатом по–настоящему сатанинской жадности, которая захлестнула некоторых людей в Мидлендсе, когда они увидели всю ту выгоду, которую можно получить от использования недавно открытого действия пара в применении к промышленному ткацкому станку. К сатане это никакого отношения не имело.

Сократ говорил, что демон всегда предупреждал его, когда он хотел сделать что–то неправильно. Много лет назад я понял, что соскальзываю к связи с женщиной, которую встретил по работе. В голове у меня была лишь сексуальная озабоченность. В течение нескольких дней, во все часы бодрствования у меня было явное чувство, что я не должен делать то, чего мне хотелось. Сигнал был ясен и отчетлив. Конечно, я его проигнорировал и, в любом случае, как баран, двигался вперед, и, конечно, все и вышло плохо. Я упустил шанс прекрасной дружбы. И сейчас, когда я снова читаю о том, что говорил Сократ о предупреждении демона перед неподобающим или глупым поступком, я понимаю — или, по крайней мере, могу что–то понять об этом неясном предмете.

Я вынужден принять присутствие демона, уже не как гипотезу, но как данность в своей жизни из–за двух случившихся в ней событий. То предупреждение — первое событие. Второе — это непререкаемая властность, с которым ОНО вмешалось под водой около пятидесяти лет назад и не позволило мне себя утопить.