Однако, задуманный как аналог взрослого сатирического киножурнала «Фитиль», детский «Ералаш» очень быстро избавился от менторского тона и стал не только разговаривать с детьми живыми голосами сверстников, но и показывать истории, действительно «имеющие место быть» в жизни. Не удивительно, что дети не только доверяли увиденному в «Ералаше», но и любили веселые истории иной раз больше, чем последующее за ними кино или мультфильмы.
Все, кому довелось бывать в пионерских лагерях союзного или республиканского значения, непременно встречали кого–нибудь из «звезд» киножурнала, а слышали многочисленные истории о том, как повезло сняться в кино, как весело проходили съемки, а также позавидовать белой завистью тому, что «конфет, пирожных и лимонада» было сколько захочешь!
Наше детство действительно напоминало ералаш, но не столько киножурнальный, а ералаш в значении самого слова, обозначающим наряду с беспорядком, путаницей и неразберихой, бесконечное разнообразие сладостей (смесь разнородных засахаренных фруктов), а так же неазартную игру недорослей XVIII века.
Советские дети 1960–70х годов жили фантастически намешанными представлениями, в которых коммунистическая идеология органически соседствовала со сказками народов мира, научная фантастика перемежалась с язвительной фельетонной сатирой, а всеобщее увлечение индейцами и мушкетерами шло рука об руку с представлениями «дворовой романтики». Совсем как в «Балладе о борьбе» Владимира Высоцкого:
Детям вечно досаден их возраст и быт,
И дрались мы до ссадин, до смертных обид,
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк!
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз,
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.
И пытались постичь, мы, не знавшие войн,
За воинственный клич принимавшие вой,
Тайну слова «приказ», назначенье границ,
Смысл атаки, и лязг боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних войн и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов…
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов
И злодея следам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить,
И друзей успокоив, и ближних любя,
Мы на роли героев вводили себя!
Прошли года, «книжные дети» повзрослели и пошли по дорогам своих жизней. Но и сегодня, встречаясь с «детьми 60х и 70х», несмотря на весь «ералаш жизни» вижу, какое это необыкновенно интересное и многогранное поколение.
Потому что людям, выросшим с убеждением, что им «море по колено», а «горе не беда» и с настоящими житейскими трудностями справиться тоже возможно.
Ё — Ёлка
Все лучшее — детям.
Под этим лозунгом прошли и 1960‑е, и 1970‑е, и даже 1980‑е годы XX века. И это были не просто громкие заявления с «высокой трибуны», а непреложный закон, которого придерживались и которому верили «от мала до велика». Даже те, кто застал времена «развитого социализма» самым краешком своей биографии, с уверенностью подтвердит, что этот лозунг воспринимался вовсе не политически, а как естественное правило жизни.
Подавляющее большинство людей, вне зависимости от их должности, искренне считало, что «Мы живем для детей». Эти слова одинаково искренне звучали и на собраниях трудовых коллективах, и в веселом кругу «тесной компании», и в задушевном кухонном разговоре «за жизнь». Поэтому детские праздники неофициально приравнивались к праздникам государственным, приобретая общенациональное значение.
Одним из таких детских праздников в СССР стал Новый год, который больше нигде в мире не имеет к себе подобного трепетного отношения.
Повсеместно Новый год — всего лишь очередная дата «юбилея календаря», сверка ритма жизни с астрономическими часами, повод для новых планов и дел.
Для нас же новогодние дни означали наступление пусть краткого, но ослепительного в своей фееричности времени сказки. Причем сказки не придуманной, а ставшей наяву былью.
Если мой уважаемый читатель не застал того времени в разумных летах, то для лучшего «прочувствования» адресую его к просмотру советской киноклассики. «Ирония судьбы, или с легким паром!» (1975 г.) и «Чародеи» (1982 г.) — наглядная иллюстрация тому, как новогодняя сказка не только приходит в жизнь, но и становится самой жизнью.
Эта нерушимая вера «в волшебство Дедушки Мороза» была действительно столь глубоко укорененной в коллективном сознании советского человека, что сравнить ее можно только с архаичной мифологией. Видимо так устроен человек, что несмотря на господствующее научное мировоззрение и царящий в жизни технический прогресс, душа его по–прежнему жаждет чуда.
Читать дальше