Михаил Строганов - Реквием

На удивление, не было ни страха, ни присущего всему живому жажды цепляться за существование. Он не прислушивался к происходящему вокруг, не замечал тревожного шелеста выползающих из нор змей, не вглядывался в мглу, пытаясь отыскать желтые огоньки голодных шакальих глаз. Пустыня истаивала во времени, рассыпалась песками времен и прахом забытых мифов…

Египет — земля двусторонних врат: с одной стороны в них непрестанно входит жизнь, но тут же с другой, торопится пройти смерть…

Философ увидел себя стоящим посреди этих врат, чудесных и ужасных одновременно, подобных триумфальной арке и напоминающих бездонный колодец.

И был к нему голос, который говорил о жизни и о свойстве всего живого. Голос, что слышал философ, звучал убедительно, но не правдиво, рационально, но не истинно.

И хотя голос называл несущим свет только себя, а все остальное — тьмой, философ знал, что все сущее есть Свет, потому что все есть производное от сущего в начале Слова, а оно есть Свет, который светит во всем, всегда и везде.

И восхваляемые голосом чудеса бесконечного прогресса были оценены философом не дороже забав ярмарочного фокусника, которому под силу одурачить простодушных зевак, и названы иллюзией, что не может упразднить явное или скрыть от духа тайное в природе вещей.

И когда голос предложил ему стать первым, философ уже знал, что голос лжет, потому что первым было Слово, оно же будет и последним. Все началось в мире со Слова, все окончится Им и сохранится в Нем…

Когда же философ постиг это своим сердцем и принял мудрость как истину, отступил от него голос. Ночь растаяла, а вместе с ней рассеялись врата жизни и смерти в неописуемых красках приходящего в пустыню рассвета…

В самый разгар лета, в дни, когда в Петербурге становится невыносимо из–за окутывающей город сизой духоты и вся состоятельная публика тянется за город, на дачи, у княгини Софьи Андреевны Долгорукой, собралась небольшая компания поклонников покорившей столицу автогонщицы и авиатриссы.

Вечер, по обыкновению, начался чтением стихов с непременным воспеванием авиации под превосходное шампанское со льда, затем плавно перешел к обсуждению синематографа, волшебного луча, позволяющего оживить и уместить на куске чистого холста чью–то сокровенную историю. Само–собой возникло предположение, что дальнейший прогресс приведет к появлению приборов и механизмов, наделенных не только чувствами и интеллектом, но и свободой воли.

— Порою думаешь, что сказки «1001 ночи» в действительности были не придуманы, а художественно пересказаны, — задумчиво хотел сказать мечтатель про себя, да вышло вслух.

— Да, сударь, воображение захватывают все эти волшебные кольца, лампы с джинами, летающие ковры… Знаете, как это будет выглядеть в России? — молодой князь иронично скривил губы и не дожидаясь реакции собравшихся, саркастически хмыкнул. — Как чревовещающий из сундука Гришка Распутин!

— Верно, верно! — с заискивающей готовностью поддержал князя молодой офицер, но продолжить не решился.

— Однако, господа, ни сегодняшний приятный вечер, ни ваше блестящее общество не утолили жажды моей души и не предоставили достаточной пищи для ума. — Князь снисходительно посмотрел на собравшихся и начальственным тоном, спросил. — Как–то мы дальше жить будем? На носу война!

— Да-с, господа, — охотно поддержал князя офицер, — после убийства в Сараево я только об этом и думаю!

— Давайте проведем спиритический сеанс! — оживленно вступила Софья Андреевна. — У меня есть и подобный опыт, и надлежащие способности!

— Великолепная идея, — заметил князь. — Чего–нибудь в этом роде как раз и не хватало для логичного завершения вечера.

Он взял паузу и, многозначительно раскурив сигару, продолжил говорить по–хозяйски:

— Право, спиритический сеанс много лучше пустых разговоров в стиле последнего творения философа Соловьева, где сказано много надуманных откровений и приведены все известные образчики кабинетных умозаключений.

Затем князь дружески коснулся грустившего мечтателя:

— Дружище, не принимайте на свой счет! Я знаю, что вы большой поклонник покойного чудака, но, согласитесь, его пророчество о Востоке оказалось конфузом Японской кампании. Не более того. История будет вершиться на Западе!

— Совершенно согласен! — неожиданно встрял офицер. — Новый век — новые идеи — новые имена!

— Довольно разговоров, — князь изящно смахнул сигарный пепел, — давайте начинать сеанс!