Владимир Гурвич: И корабль тонет…

— Папа, зачем нам говорить сейчас об этом.

Шаповалов на несколько мгновений замолчал.

— Ты прав, сейчас эта не та тема. А какая та, я не могу на ней сосредоточиться.

— Я вдруг понял, что хочу, чтобы у нас была с тобой семья. Маленькая, но семья. Отец и сын.

— Отец и сын, — повторил Шаповалов. — А ведь и в правду звучит замечательно. Хотя чуток непривычно. Но я привыкну. — В голосе Шаповалова скорей прозвучал вопрос, нежели утверждение.

— Обязательно привыкнешь. Я уже почти привык.

— Правда?

— Ведь у нас никого больше нет.

— А Марина?

— Она не желает стать моей женой.

— Думаю, по этой причине не стоит сильно расстраиваться. Поверь мне. Филипп, это всего лишь юношеское увлечение. Оно быстро возникает, но и быстро проходит.

— Не надо, папа.

— Хорошо, не буду. Ты сам разберешься в этом вопросе.

— Спасибо.

— За что? — удивился Шаповалов.

— За проявленное понимание.

— Я готов помогать тебе во всем, в чем смогу.

— Спасибо. Однажды мне непременно понадобится твоя помощь.

— Теперь у нас все будет по-другому, — заверил Шаповалов. Внезапно к нему пришла мысль, что тема самоубийства с этого момента становится для него не актуальной. У него есть цель для чего жить.

— Да, папа. Хотя еще недавно я в это совсем не верил. Что-то вдруг резко изменилось. Я даже не очень представляю что.

— И не важно, что конкретно изменилось, важно, что изменилось. Я чувствую себя по-другому, словно бы с плеч скатилась тяжесть.

— И мне стало гораздо легче.

Шаповалов снова привлек к себе сына.

— Мы хорошо поговорили. А сейчас иди спать. Завтра все будет по-другому.

— Да, иду спать. — Филипп быстро вскочил на ноги. — Завтра мы снова поговорим.

— Обязательно.

Шаповалов закрыл за сыном дверь. А может, в самом деле, деньги не главное, мелькнула мысль. Если он во время этого плавания обретет сына, то это сторицей компенсирует все неприятности, что с ним произошли за это время.

Суздальцев ворвался в каюту Ромова. Сценарист лежал на кровати и безучастно смотрел в потолок. При появлении продюсера он лишь скосил на него глаза, но не сделал ни одного движения.

Суздальцев подскочил к нему и дернул за руку.

— Что ты лежишь, как бревно!

— А что я должен делать?

— Я разговаривал с этим мерзким старикашкой.

— С Шаповаловым, — уточнил Ромов.

— А на яхте есть другие мерзкие старикашки? Знаешь, сколько он решил заплатить всем нам? Не угадаешь. По две тысячи долларов.

Ромова словно сдуло с кровати.

— Не врете?

— Поди сам и спроси, коль не веришь.

Ромов молчал. Он взял в руки пузатую бутылку, плеснул себе в грязный стакан и быстро выпил.

— Что же нам делать? — спросил он и снова потянулся к пузатой бутылке.

Суздальцев выбил ее из его рук, и она покатилась по полу, оставляя за собой коричневые лужицы.

— Прекращай надираться. Сейчас не то время. Вот если все получится, тогда пей сколько влезет.

— А что должно получиться?

— Ты что идиот, — прошипел Суздальцев. — Мы же с тобой все обговорили.

Ромов посмотрел на лежащую на полу бутылку.

— А может черт с этими деньгами.

— Нет, ты и в правду идиот. Где ты еще их срубишь. Не хочешь со мной, сделаю все один. Будешь потом со своими двумя тысчонками смотреть, как я шикую, и облизываться. Трусы ничего другого не достойны. Можешь пить свою бутылку. — Суздальцев поднял ее с пола и торжественно, словно кубок, вручил Ромову. На дне оставалось жидкости еще на одну хорошую порцию. — Счастливо оставаться. — Продюсер двинулся к двери.

— Подождите! — остановил его Ромов. — Я не отказываюсь от нашего плана. А когда будем его реализовывать.

Суздальцев повернулся к нему.

— Завтра утром. Времени откладывать нет. Плавание вот-вот завершится. Ты готов?

Ромов кивнул головой.

— Тогда вот что. С этого момента ни одной капли. И не волнуйся особенно, все будет нормально. Ложись спать, а утром встань пораньше. Я к тебе зайду, все окончательно обсудим на трезвую голову. Ну, пока.

Суздальцев потрепал Ромова по щеке и вышел.

Суздальцев и Ромов уже довольно долго прохаживались на палубе. План у них был самый простой, но реализовать они его никак не могли по одной причине: Филипп не появлялся. Обычно он постоянно находился на свежем воздухе, однако сейчас, как на зло, его все не было. С каждой минутой Ромов нервничал все сильней, и Суздальцев вынужден был успокаивать его. Но он и сам был на взводе. Но понимал, что показывать свое взвинченное состояние нельзя, иначе сценарист окончательно потеряет выдержку. И придется его отправить восвояси. А он нужен ему, одному не добраться до побережья.