Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь

Я сел напротив карлика и услышал собственный голос.

— Я не тут… собственно… я хотел сказать… что живу я в совершенно ином мире…

— Нет, нет, всё не так, — карлик покачал перед моим напудренным носом указательным пальцем.

— Я полагаю, что это сон. Такое бывает, такое случается, — попытался продолжить я мысль. — Очень длинный сон. Очень подробный. Вот сейчас открою глаза и проснусь…

— Нет, нет. Всё не так, — карлик брезгливо сложил губы в бантик. — Вся жизнь есть сон, артист, так что не спеши просыпаться. Когда ты проснёшься, ты умрёшь…

И в ту же секунду этот кривоногий коротышка с невероятной прыткостью вспрыгнул прямо ногами на стол, беззвучно сшибив бутылку, и бросился на меня вперёд своей большой полулысой головой. Я увидел плеснувший по коже его лба матовый свет и ощутил между глаз удар огромного бильярдного шара. После того мир на мгновение оглушился карнавальным криком толпы и озарился искрами бенгальских огней, а следом за тем тонко запищал и стянулся в глубокую чёрную точку. Я успел услышать, как лязгнул засов безмолвия, и провалился в глухую тьму.

Страх, читатель, это такое чувство, думается мне, через которое проходило большинство умов, но далеко не всякий способен определить, какой именно страх касался его души. Многие заверяли меня в своё время, что разбирать подобные состояния глупо, нелепо и чуть ли даже не пошло. Но пускай даже так. Я всё равно считаю, что природа данного чувства такова, что постижение её имеет первостепенную важность. И на мой взгляд, пусть и не поддержит меня никто в моём мнении, избавление от страха ведёт человека к полному освобождению. А может ли быть что–нибудь важнее освобождения? Перешагнуть через страх — это с равнодушием смотреть в ненавидящие глаза смерти при её внезапном появлении. Отшвырнуть покрывало ужаса и кошмара… Но что такое ужас? Я не могу, не способен, не умею объяснить. Я лишь знаю, что к смерти он не имеет отношения. Я доподлинно помню, что он скрывается за безликим чёрным шаром вместо головы, из которого исходит вовсе не дыхание смерти, но холод неизвестности.

Ах, я опять отвлёкся. Но мысли мои, пусть и нескладные, требуют выхода, а я пытаюсь их сдержать, пытаюсь всеми силами успеть рассказать о событиях, имевших место той ночью.

Итак, я провалился во тьму.

Когда же глаза мои открылись, я увидел надо мной потолок, с которого свисала мохнатая гроздь паутины. До слуха доносилось неопределённое шипение. Я поднял голову и оглядел опустевшее помещение. Столы, стулья, коротенькая стойка, за ней три полки, набитые бутылками с цветными этикетками и маленький включённый телевизор, на экране которого серыми полосками шипели помехи.

Я медленно встал. Безлюдное кафе охватило меня всем своим пустым пространством. Оно сжало меня словно руками, нервно задрожало и полезло внутрь, в легкие, в живот. Скрипнувшая дверь заставила меня вздрогнуть. Я увидел, как щель наполнилась устрашающей чёрной пропастью, готовой всосать меня, стоит лишь шагнуть к выходу. И я кинулся к противоположной стене, плотно прижался к ней спиной, затылком и руками. Тело требовало защиты, но от чего? Что угрожало ему? Неужели неведомые силы ополчились на мою провинившуюся в чём–то оболочку? Неужели кровавая расплата уготовлена чьей–то коварной душой для моей трясущейся плоти? Я не мог в такое поверить. Но слишком много довелось мне лицезреть за последние несколько часов, чтобы не уверовать в самое даже невероятное. Да и не требовалось мне верить. Я уже верил. Я превратился в веру, в знание, в ожидание. Я видел лицо ужаса, неминуемого, неизбежного. Оно представляло собой рыхлые складки, лепившиеся друг на друга. И жуткое это лико распахивало огромную пасть так широко, что заглатывало само себя. Но всё сказанное не видимо для глаза, а осязаемо для души. Как же не бояться, ежели чувствуешь?

Я повернул голову под чьим–то взглядом и встретился глазами с картиной.

Отрубленная голова обезьяны продолжала лежать неподвижно, лишь кровавая лужа изредка хлюпала пузыриками. Но женщина с чёрной головой исчезла. Ушла. Скрылась, чтобы не быть картиной, чтобы жить и преследовать меня.

Мои ноги, обратившиеся в чугунные гири, громко застучали по дощатому полу. Глаза, словно кто–то зацепил их и тянул к себе, вперились в дверной проём и влекли меня к нему под опасливый стук каблуков. Одежда Пьеро белым знаком привидения колыхалась на мне. Но сам я отсутствовал, ибо переполнялся безумием, которое вытесняло из меня мой разум и меня самого. Всяческие голоса зашептали мне навстречу. И я открыл дверь.