Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

Скорее всего, именно об этом и предупреждала меня Майя перед самой смертью, в тот момент, когда еще что–то пыталась сказать, вот только этих ее слов я так и не смогла расслышать!

Вывеска гласила: «Ремонт человеков».

И все так же хорошо было заметно, что в слове «человеков» последние две буквы, «о» и «в», явно дописаны позднее.

Я стою на улице, смотрю на вывеску и думаю, что надо бы подойди ближе и открыть дверь. Нажать на ручку, повернуть ее, а затем надавить. Дверь откроется и я войду во внутрь.

Я уже проделывала все это, чуть больше месяца назад.

Тогда шел дождь и был сильный ветер.

Проезжающая мимо машина обрызгала меня, может, именно с этого все и началось.

А может и не с этого, может, с того, что я вбила себе в голову, что меня хотят убить.

Мой муж, человек, с которым я живу вот уже столько лет.

Вбила, втемяшила, вколотила, вонзила.

Нож вонзили в Майю и она умерла.

Ее убили, мы похоронили ее почти три недели назад.

Я не хочу вспоминать об этом. Я вообще больше ничего не хочу вспоминать.

Я стою у странной конторы, перед закрытой дверью.

Над дверью вывеска — «Ремонт человеков».

Мне надо войти туда, но я не хочу.

И дело не в том, что у меня нет денег, которые я должна отдать Седому, часть суммы за те два кубика, два кубика, странные многогранники, до сих пор существующие в наших телах.

Один — в моем, другой — мужа.

Живущие своей жизнью, делающие лишь то, что хотят.

Если бы я это знала, то никогда бы не согласилась.

Если бы я вообще знала, что произойдет, то даже бы не подошла к этой двери тогда, чуть больше месяца назад, когда шел дождь и был сильный ветер.

Сейчас все не так, сейчас солнце и тепло.

И уже зеленеет трава.

И есть листья на деревьях.

Маленькие, совсем еще никакие.

Маленькие, зеленые листочки, которым еще предстоит стать листьями.

Я в юбке и в блузке, и на мне все те же черные очки.

И та же сумочка через плечо.

Я снимала эти очки только на ночь те первые несколько дней, что прошли после смерти Майи.

Я была в них, когда ехала в Иерусалим и когда была в морге.

И когда давала показания в полиции.

И когда мы ехали в аэропорт в странном фургоне, я, Майя и сопровождающие.

Меня могли увезти на другой машине, но я отказалась.

Я хотела быть рядом с ней, вот только не могла заставить себя снять очки.

Смотреть на мои глаза, видеть их, в них вглядываться — этого бы я не пожелала никому.

Узкие, опухшие щелки, полные ненависти.

И в самолете я тоже была в очках.

И когда меня в аэропорту встречал муж.

И когда я приехала домой и беспомощно села посреди гостиной, опустив руки между колен.

Я не зря купила эти очки тогда, когда ехала домой от Седого.

Из этой конторы под странным названием «Ремонт человеков».

Я смотрю на дверь и наконец решаюсь.

Берусь за ручку, нажимаю на нее, повертываю, а потом и надавливаю.

Дверь открывается и я вхожу внутрь.

Седой был в глубине помещения, он стоял спиной ко мне и разговаривал с кем–то по телефону.

Все тот же мощный торс и все та же серьга в ухе.

И ноги, будто приспособленные от какого–то другого тела.

Которое он не доремонтировал и решил взять детальку себе.

Приделать, приспособить, приладить.

Седой услышал, как я вошла и обернулся.

— Я перезвоню, пока! — сказал он в трубку и направился ко мне.

— Здравствуйте, — сказала я, таки не сняв очки.

— Привет, — сказал Седой, будто мы расстались только вчера, и добавил: — Кофе будешь?

— Буду, — сказала я и огляделась по сторонам.

Седой кивнул в сторону ближайшего кресла.

Я села и открыла сумочку. Сигарет не было, я их забыла дома.

— Что потеряла? — спросил Седой.

— Сигареты, — сказала я, — я забыла сигареты дома…

Седой взял со стола пачку и протянул мне. Потом посмотрел на меня внимательно и щелкнул зажигалкой.

Я заерзала в кресле, но потом вдруг успокоилась.

— Сейчас будет кофе, — сказал Седой, — через минуту.

— Я не принесла денег, — сказала я.

— А я и не рассчитывал, — ответил Седой, наливая мне кофе в маленькую фарфоровую чашечку с драконами, и добавил: — Кофе готов!

Я вымученно улыбнулась и кивнула головой.

— Я хочу вернуть один, — сказала я.

— Что — один? — удивился Седой.

— Один кубик, — сказала я, — тот, что во мне.

— Почему? — спросил Седой.

— Я от него устала, — честно сказала я, — он работает тогда, когда хочет и он сводит меня с ума…

— Это была первая партия, — честно сказал Седой, — экспериментальная, сейчас я сделал новый вариант, ближе к тому, чего ты хотела…