Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

Не видно ни стола, ни двух кресел, ни шкафов с книгами и компакт–дисками.

И мужчины в кресле–каталке тоже не видно.

Если они все еще пьют кофе, то делают это в темноте.

Полной темноте, отгородившись от моей головы плотными, тяжелыми шторами.

За этими шторами сейчас мой муж, пожилой мужчина в кресле–каталке и молодая женщина в зеленом свитере с рыжими волосами.

Я нажимаю кнопку звонка, слышны шаги матери.

Когда–то в этой квартире мы жили втроем, потом в ней остались мать с братом.

Потом брат женился и туда въехала его жена.

Потом брат купил квартиру и мать осталась одна.

Со своей старой мебелью, старым телевизором и старыми фотографиями.

И своим постаревшим телом.

Которое когда–нибудь напомнит мне мое.

Когда–нибудь, когда матери, вполне возможно, уже не будет в живых.

А мне будет за пятьдесят, и на моем лобке уже будут седые волосы.

И я пойду в ванну и случайно посмотрю на себя в зеркало.

И подумаю о том, как я стала походить на мать.

Если, конечно, я доживу до того дня, а это зависит прежде всего от того, действительно ли он хочет меня убить.

Мать открывает дверь и я вхожу в квартиру.

Левая половина моей головы все еще мертва.

Единственное, чего я хочу — как можно скорее добраться до фотографий.

Хотя больше всего ненавижу рассматривать семейные альбомы.

Рассматривать чужие семейные альбомы и показывать свои.

Это не тот вариант подглядывания, который доставляет тебе удовольствие.

Он вообще ничего не доставляет, разве что ощущение тлена.

И все тех же иллюзий, от которых никто из нас не может избавиться.

Иллюзий любви и смерти.

Живые люди, которых давно нет в живых.

Пусть даже они все еще живы.

Они живы и они любят, хотя они давно уже мертвы.

Хотя бы по отношению к тем, которые любили.

За окном становится темно — это снег повалил крупными хлопьями.

Весна, сошедшая с ума, весна, похожая на меня, подобная мне, шизофреническая, параноидальная весна, хотя всегда плохо понимала разницу между шизофренией и паранойей, я не врач, я просто сходящая с ума тридцатишестилетняя женщина.

Которая приехала к своей матери только за одним — найти в куче старых семейных фотографий одну.

Про которую известно все, кроме одного — есть ли она на самом деле или нет, видела ли я ее когда–то или это тоже — иллюзия.

Мать говорит мне, что я хорошо выгляжу и я киваю.

Если бы она знала, как я выгляжу на самом деле, то она бы ужаснулась.

За последние два дня я стала не просто другой, за последние два дня той меня просто не стало.

Стала, стало, в левой половине головы опять возникает боль.

Но меня это радует, слишком долго в той комнате было темно и пусто, слишком долго я ничего не видела и ничего не знала.

Видимо, у кубика Седого есть самозарядное устройство. Он разряжается от перенапряжения и потом вновь заряжается, но только от чего?

Скорее всего, раз он в моем теле, то от меня.

Хотя это правильно, потому что кубик — мужского рода, а значит он тоже меня нагибает и трахает.

— Будешь обедать? — спрашивает мать.

— Я только что завтракала, — отвечаю ей и опять смотрю в тот угол серванта, где пылится альбом.

Хотя он не пылится, мать акуратистка и у нее все всегда сверкает. Мне повезло, что она сегодня не на работе.

Но я не знаю, как взять альбом в руки.

Я не хочу, чтобы она мне задавала вопросы.

Я давно уже не отвечаю на ее вопросы, как не спрашиваю и сама.

У нас светские отношения, хотя ее должна интересовать моя жизнь.

Должна.

А меня — ее.

И на самом деле она меня интересует, потому что мне интересно, что когда–нибудь будет со мной.

Например, климакс.

Наступил он у нее или нет.

И есть ли у нее желание до сих пор, или оно умерло.

А если есть, то как она его удовлетворяет?

Она давно уже постоянно не живет с мужчинами, но ведь тогда кто–то должен быть.

Любопытствующая, подглядывающая, пытающаяся хоть что–то узнать.

— Так ты будешь обедать? — опять спрашивает мать.

Я опять мотаю головой.

Я думаю о том, как заполучить в руки этот альбом.

В левой половине головы все нарастает и нарастает боль.

Как в предверии месячных, хотя они у меня были недавно.

Еще несколько дней, и трахать меня можно будет лишь с презервативом.

Хотя он терпеть не может презервативы, разве что для анального секса, но я терпеть не могу анальный секс.

По крайней мере, с ним он мне не нравится, а если когда–то и нравился, то не с ним, но я этого почти не помню.