Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

Просто что–то происходит там. в левой половине моего мозга.

Там мой муж нежно здоровается с молодой женщиной, а потом проходит в комнату.

Комната пуста.

В комнате нет никого.

В комнате лишь стол, два кресла и несколько шкафов с книгами.

И еще — телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр.

И из комнаты ведет дверь в другую комнату, но мой муж туда не входит.

Он подходит к одному из шкафов и начинает смотреть на полки.

Я вижу, что на них не книги, а компакт–диски, муж выбирает один и идет к музыкальному центру.

Дома он никогда не слушает музыку, он никогда не занимается со мной любовью под музыку, я вообще думала, что он ненавидит музыку.

Видимо, я ошибалась.

Мне паршиво от того, насколько я ошибалась.

У нее маленький рот сердечком и высокая грудь — это видно даже через тот свитер, что сейчас на ней.

Свитер зеленого цвета, почему это рыжие так любят зеленое?

Но самое мерзкое в другом. В том. что все оказалось так просто.

И даже — примитивно.

Примитивно и просто, просто и примитивно.

У него появилась женщина, стоило ли ради этого ходить к Седому?

И сходить с ума все эти недели и дни?

Роман на стороне, кто из них этого себе не позволяет?

Самое скучное и банальное, что только можно представить.

Сейчас она подойдет к нему и они начнут обниматься, а потом он станет ее раздевать.

И я увижу, как она выглядит без своего свитера и без джинсов: она в джинсах, видимо, предпочитает спортивное, хотя, может, это только дома.

Она у себя дома и мой муж у нее дома.

И я увижу со стороны, как он нагибает ее и трахает.

Как это он делает со мной я видела только несколько раз, в гостиничных номерах с большим зеркалом.

И мне это нравилось, не знаю, понравится ли сейчас.

Я ненавижу ее, хотя в ней нет ничего отталкивающего.

Хотя в любой другой ситуации она бы мне даже понравилась.

У нее располагающее лицо и я, наконец, могу рассмотреть ее глаза. Близко, очень близко. Видимо, мне удалось сосредоточиться, хотя в левом виске опять запульсировала боль.

Я хочу, чтобы ему стало больно.

У нее маленький рот сердечком, но в нем тоже есть зубы.

И пусть она пустит их в ход, плевать на то, что это мой муж, но пусть она вонзит их в его член. Толстый и сильный. Которым он так гордится, как и все они.

Наверное, все дело в том, что у них он есть, а у нас — нет. У нас ничего там нет, кроме дыры. А дырой гордиться нельзя, с дырой живешь, но с ней не разговариваешь.

А они с ним разговаривают, каждый со своим, это их сила и это — их слабость.

Они смешны в этом, они в этом жалки.

Я ненавижу их всех, но больше всех я ненавижу его!

Она входит в комнату и приносит поднос с тремя чашками и кофейником.

Кофейник и три чашки.

Три чашки.

Три!

Я ничего не понимаю, боль из левого виска переходит в правый.

Он включает центр, видимо, они слушают музыку.

Поднос с чашками и кофейником стоит на столе.

На столике — маленьком и аккуратном, с каким–то красивым узором на столешнице.

Вот только я не могу его пока рассмотреть.

Они садятся в кресла.

Друг напротив друга.

Мило улыбаясь и шевеля губами.

Я могу видеть, я должна чувствовать. Но я не могу ничего слышать.

И я вижу, хотя и не чувствую ничего, кроме собственных ярости и бессилия.

И ничего не слышу.

Три чашки, он, она, но кто третий?

Неужели там есть действительно какой–то таинственный Николай Александрович, но тогда эта молодая особа — Майя.

Та, которая звонила с утра.

И та, которая напомнила мне убитую девушку с дискеты.

Я ничего не понимаю, ярость и бессилие куда–то уползают, как уползла и ночная головоногая тварь.

Мне опять просто любопытно, я не могу завтракать, я не могу делать ничего, только смотреть, смотреть, можно даже закрыв глаза.

Она наливает ему кофе.

Он берет свою чашку.

Она наливает кофе в две остальных чашки и что–то говорит.

Я вижу ее мелькающий язычок.

Она смеется, на щеках появляются ямочки.

Они мне нравятся, как нравится и она, хотя я все еще готова сорваться с места и убить их обоих: если она позволит себе встать на колени и если ее язычок дотронется до моего мужа.

Это мой муж, это мой мужчина, это мой самец с волосатыми руками!

Пусть даже он хочет меня убить, но он мой!

Я отвратительна сейчас себе сама, во мне нет ничего от интеллигентной и милой тридцатишестилетней бездетной женщины.

Я фурия, которая тоже готова убить.

Он — меня, я — их!

И тут я чувствую, что сейчас в комнате окажется кто–то еще.