Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

И я почувствовала, что тоже схожу с ума, потому что нет ничего более отвратительного, чем оказаться там, где ты никому не нужна. Где веселятся, пьют и танцуют, а тебе хочется одного — подойти к стенке и начать долбиться об нее головой, потому что ты оказалась совсем не там и не тогда, и никому до тебя сейчас здесь нет дела.

Я пила уже третий бокал, а автобус все ехал и ехал — мне оставалось две остановки, до меня оставалось две остановки, мужчина в шляпе и с портфелем явно уже давным–давно был дома. Если, конечно, он ехал домой, а не в какой–нибудь офис.

Хотя такие мужчины в офисы ездят на машине. По крайней мере, как правило.

Выжившая в катастрофе парочка поняла, что на этом Богом забытом острове их еще долго никто не найдет и что — вполне возможно — им придется провести здесь не один месяц, а может, что и год. Или годы. Я прикончила третий бокал и почувствовала, что безумно хочу в туалет. Нажав кнопку «пауза» я встала с дивана и пошла в коридор. Дверь во вторую комнату была открыта, в ней горел приглушенный свет и было видно, как брат танцует что–то очень медленное с подругой друга. Жена брата смотрела в окно, а друг что–то ей говорил, говорил, говорил…

Это было давно, очень давно, в королевстве у края земли…

Кажется, именно под это они и танцевали, хотя, скорее всего, это мне просто кажется…

Мне всегда все кажется…

Просто кажется…

Только кажется…

Осталась еще одна остановка, автобус был почти пустым, так что пока можно было не вставать.

Я зашла в ванную — туалет у брата был совмещенным — и поняла, что много выпила. Голова кружилась, меня мутило. Я прикрыла дверь, стянула быстро трусики с колготками и села на унитаз. Хотелось опустить голову, хотелось закрыть глаза, хотелось заснуть.

Пописав, я встала и решила умыть лицо. Я открыла воду и нагнулась над раковиной. И тут я почувствовала его руки.

Именно его, а не брата. Это были его руки, его сильные, жесткие руки. Одна легла мне между ног, второй он сжал мне шею. Я стояла пригнувшись над раковиной и чувствовала, как он с силой разводит рукой мои бедра. Я могла закричать, я могла укусить его за вторую руку, но я нагнулась еще сильнее и левой рукой стала плескать себе водой в лицо.

В этот момент он развел меня так широко, что я почувствовала, что сейчас что–то случится. Произойдет. Самолет упадет в океан и неизвестно, кто выживет.

И тут он подтолкнул — как–то очень сильно и одновременно нежно — меня еще дальше вперед так, что я грудью просто улеглась на раковину и вставил.

Он вошел в меня и та теплота, которая разлилась внутри, как только я увидела его и услышала его голос, стала кипятком.

У меня внутри все горело, холодная вода лилась мне на голову, он методично обрабатывал меня сзади и мне хотелось кричать.

Мне хотелось кричать, петь, выть, царапаться, вилять задницей от восторга как собака виляет хвостом.

И дело не в том, что меня давно никто не ебал.

Меня давно никто так не ебал, так сильно, так внезапно и так безжалостно.

Меня просто никто еще так не ебал.

Я начала дрожать, какая–то пружина сорвалась с места и стала разматываться там, внутри. От самого низа и до верха.

Автобус подошел к остановке. Я встала, поправила сумочку и пошла к дверям.

Я чуть не захлебнулась в тот момент, когда он начал спускать прямо в меня, даже не спросив, можно или нет.

Меня хватило только на то, чтобы совершенно машинально закрыть кран, голова моя так и была в раковине.

Он вынул из меня и вдруг правой рукой с силой провел по щели, будто проверяя, насколько он ее заполнил.

И тут я заплакала.

— Прими душ, — сказал он мне в спину. Я услышала, как он застегивает молнию на брюках.

Я не поворачивалась, я боялась повернуться, я боялась увидеть его лицо.

За весь вечер он сказал мне две фразы. Первая — как его зовут. И вторая — прими душ! С восклицательным знаком.

Я вышла из автобуса и пошла в сторону дома

Он вышел из ванной и закрыл за собой дверь.

Я повернулась и посмотрела на нее.

Я не помнила, слышала ли я, как он закрывал ее на задвижку, как не помнила, слышала ли я то, как он ее открывал.

Я смотрела на дверь и помнила лишь то, как из меня выходил воздух — сильно, с каким–то смачным свистом — когда он двигался во мне.

И я помнила, как мне было хорошо.

Я смотрела на дверь и слезы тихо текли по лицу.

Я подошла к дому и полезла в сумочку за ключами.

Рука наткнулась на коробочку, ту самую, что я купила у седого. Коробочку, где все еще лежал одинокий матовый кубик.