Андрей Матвеев - Частное лицо

— Сейчас все зависит от вас самого, — торжественно, как в загсе, сказала она, — конечно, я помогу вам в меру своих сил и возможностей (руки ее взяли очки со стола и машинально стали крутить их длинными пальцами, на одном из которых туго сидело плоское обручальное кольцо), но ваше выздоровление прежде всего зависит от вас самого, от вашей силы воли и желания стать другим человеком…

«Я уже, — подумал он, — уже другой человек. Я хочу домой, отпустите меня, оставьте в покое, бежать, бежать, это все жена, блядь, курва недотраханная, это она приволокла меня в кабинет к этой людоедше цветущего женского возраста. Ненавижу!»

— Конечно, — тихо, стараясь не поднимать на врачиху глаз, сказал он, понимая, что обратного хода нет, что если он взбрыкнет сейчас и даст деру, то его поймают прямо тут, в здании, вызовут машину и увезут в психушку, запрут там месяца на три, а то и на полгода, и станут накачивать мерзкими зельями, убивающими мозг.

— Вот и хорошо, — ласково проговорила врачиха, — пойдемте в процедурную. — Она встала и поманила его за собой рукой,

Они вышли в коридор, жена сидела в кресле и читала какую–то брошюрку о влиянии алкоголя на потенцию. Он посмотрел на нее как на пустое место, она усмехнулась ему одними глазами. «Дождалась своего», — подумал он. Вниз по лестнице. Кабинеты врачей на втором этаже, все остальное — на первом. А что — остальное? Раздевалка, туалет, процедурный кабинет (внезапно проскочившая рифма, какая–то идиотская считалочка, раз–девалка, ту–алет, про–це–дур–ный ка–бинет, так и хочется в такт задрыгать ногами, радуясь собственной дури), нам сюда, говорит врачиха, открывая грязно–блеклую дверь. Пахнет холодом и лекарствами. Здравствуйте, говорит он. Здравствуйте, здравствуйте, кивают ему головами две рослые разновозрастные медсестры, попивая у окошка чаек. Это мой новый больной, с какой–то непонятной гордостью возвещает Ирина Александровна и начинает перечислять то, что сейчас будут в него вливать. Хорошо, отвечает одна из сестер (помладше) и бросает ему: — Ложитесь. — Он расстегивает и снимает штаны, стягивает трусы и ложится на высокую кушетку, покрытую зеленой и холодной клеенкой. Никакого стеснения, для них он не мужчина, а больной алкоголизмом, то есть алкоголик. Алкоголик, да еще любитель таблеток. Нелюдь, дерьмо в штанах. Бах! Лежите, лежите, грубовато–спокойно говорит сестра постарше, это еще не все. Бах! Бах! Одевайтесь. Он чувствует, как спирт щиплет задницу, в голове немного прояснилось. Это все? Нет, теперь капельница. Это еще что такое? Надо кровь почистить. А может, не надо? Ложитесь, ложитесь, говорит Ирина Александровна и поворачивается к сестрам: — Сделайте минут на сорок, потом пусть поднимается ко мне. — Давайте руку, как у вас с венами? Нормально, кивает он. Это нормально? — смеется сестра постарше, перетягивая его руку резиновым жгутом. — А чего дрожите? Холодно, что ли? — Он опять кивает, вместо слов сегодня одни кивки. Опять лежать на кушетке, на холодной и зеленой клеенке, даже простыню не подложили. Игла втыкается в вену, другая, соответственно, входит под лопатку. Входит–выходит, давно вошла, но до сих пор не вышла. Лежите спокойно, говорит сестра помладше, регулируя капельницу. Ишь как за вас Ирина взялась, так просто она кровь не чистит. Он ничего не отвечает, его начинает бить озноб, сразу же, с первой минуты. А всего сорок. Надо выдержать. Сейчас он мог бы уже опохмелиться. Выпить сто граммов коньяка или сто водки. Или двести пятьдесят портвейна. В кафе «Дружба». В распивочной «Березка» напротив дома. У стойки бара «Рассвет», что за углом. Никаких уколов и никакой капельницы. Рассвет–привет. Никаких игл в вене. Был рассвет. а вот привет. Никакого озноба и боли в левой руке. Что лучше, пить или ширяться? Колесить или поддавать? Честно говоря, ему надоело и то, и другое, но где найти силы, чтобы признаться в этом? Потерпите, говорит сестра помладше, скоро кончится. И чего вы пьете, такой молоденький?

Ему хочется смеяться. Ему двадцать семь, и молодым он себя не считает. Ему часто не хочется жить. Вот уже почти десять лет, как ему часто просто не хочется жить, и тогда он напивается или наглатывается таблеток. С сегодняшнего дня этому пришел конец. Вопрос: что он будет делать, если ему вновь не захочется жить? Все, говорит сестра помладше и выдергивает иглу из вены. Он сжимает руку в локте, морщится от боли и пытается встать с кушетки. Голова кружится, и он вынужден лечь обратно. Ничего, говорит сестра постарше, сейчас пройдет. В кабинете темно и промозгло, он думает о болоте. Холодно и промозгло, как в болоте. Все, говорит сестра постарше, теперь идите к Ирине Александровне. Он встает и медленно выходит в коридор. На стуле у двери сидит очередная жертва, свой брат–алкоголик. Здравствуй, брат, у тебя еще все впереди, брат, я тебя понимаю, брат. По лесенке, по лесенке да на второй этаж. Если начинаешь об этом вспоминать, то не можешь остановиться. Жена все еще сидит в кресле и ждет. Забрать и доставить домой. Ты скоро? Я не знаю, отвечает он и вновь входит в кабинет своего лечащего врача. На дверях табличка: Ирина Александровна, и фамилия. К примеру — Полуэктова. Хорошо сочетается. Ирина Александровна Полуэктова, врач–нарколог. Врач–нарколог Полуэктова Ирина Александровна. Сентябрьское солнышко скрылось, начинается дождь, дождь в самый разгар бабьего лета. Мерно сеющий дождь и клин журавлей, равномерно помахивающих крыльями. Мерно–равномерно, зовите меня Онремонвар.