Андрей Матвеев - Indileto[роман в 22 уровнях]

Более того, вертолет явно не собирался проследовать мимо, он начал снижаться и заходить на круг.

— Что–то мне это не нравится, — сказал Манго — Манго, приподнимаясь с песка и смотря на вертолет, — что–то тут не то…

В вертолете открылась дверка и в открытом проеме появился человек. На голове у человека был надет черный капюшон. В руках человек что–то держал.

— Бежим, — закричал Манго — Манго, вскакивая с песка и устремляясь к обрыву.

Лапидус побежал за ним, вокруг Лапидуса дзенькало и тенькало, поднимались фонтанчики песка, спина Манго — Манго маячила уже над обрывом.

— Ложись, — закричал вдруг Манго — Манго и замахал Лапидусу руками.

Лапидус прыгнул вперед, поджал под себя ноги, перевернулся, покатился, на что–то наткнулся, подпрыгнул, снова перевернулся…

Вертолет жужжал прямо над ними.

— Беги, — кричал ему Манго — Манго, уже пересекший поляну и петляющий сейчас между теми самыми соснами, в которых вроде бы совсем еще недавно скрылась синяя машина, в которой сидела Эвелина, та самая Эвелина, на которой были надеты большие темные очки.

Лапидус прыжками несся через поляну, петляя из стороны в сторону.

Вертолет снизился еще ниже, тень от деревьев, грифельная, заостренная тень уже накрыла Лапидуса.

Он сделал последний прыжок и упал на молоденькую июньскую траву.

— Да, селянин, — сказал ему участливо Манго — Манго, — интересно бы знать, кого это ты так достал?

Лапидус пробирался к Бургу по левому берегу реки.

Все еще было семнадцать часов местного времени, если верить той безмозглой кукушке, что вновь поселилась в левом ухе у Лапидуса.

Манго — Манго остался на поляне, последний раз Лапидус видел его именно в дальней, то есть левой стороне, той самой, где деревья становились чащей. Левобережной чащей на левом берегу реки

Но вся эта левизна абсолютно ничего не значила по сравнению с тем, что Лапидусу приходились ломиться сквозь густые заросли, ветки били в лицо, ветки хлестали его по лицу, ветки лупцевали его тело, сосновые, хвойные, осиновые, березовые, лиственничные ветки, деревья были позади, деревья были впереди, даже сверху — и то были деревья.

Лапидус задыхался, он уже устал, он хотел свернуться клубочком и рухнуть куда–нибудь, точнее, наоборот — сначала рухнуть, потом свернуться, но он продирался сквозь лес, отфыркиваясь, отплевываясь, растирая по лицу грязь и пот.

Ему надо было добраться до дома, забежать в подъезд, впрыгнуть в лифт, выскочить из лифта, открыть дверь и оказаться в своих четырех стенах.

Но для этого надо было добраться до города. Того самого города, который напустил на него свору автомобилей и вертолетов с автоматчиками.

Города, который — судя по всему — просто ненавидел Лапидуса, только вот непонятно, за что.

— Я ведь ничего тебе не сделал, — шептал Лапидус, отводя от лица очередную ветку, ветка противилась и била его по лицу. Лапидус вскрикивал, снова отводил все ту же ветку и опять шептал: — Что за напасть такая, кому и чем я помешал, Господи, скажи мне!

Но ему никто не отвечал, разве что Манго — Манго пробурчал в своем схроне на давно уже оставшейся позади лесной поляне: — С Богом, селянин, дай тебе Бог легкого пути!

Лапидус внезапно запнулся о большой, толстый корень и кубарем покатился вперед, обдирая в кровь руки и лицо.

— Сильно, сильно, — сказал Манго — Манго, — поосторожней бы надо, селянин!

Лапидус ничего не ответил, Лапидус встал на четвереньки и пополз все так же вперед, с удивлением заметив, что он находится на тропинке.

Еще в семнадцать часов местного времени, когда Лапидус начал свой невообразимый бег по пересеченной и заросшей малопроходимой чащобой местности, никакой тропинки не было и в помине.

А сейчас Лапидус полз по ней на четвереньках. Наконец, он остановился и посмотрел вверх, на небо. Небо уверенно просвечивало сквозь кроны, деревья стали реже, можно было разглядеть шедшую со стороны города большую черную тучу.

В семнадцать часов местного времени никаких следов подобной тучи на небе не наблюдалось.

В том краю неба, где находилась туча, отчетливо громыхнуло. Лапидус встал с четверенек и отчего–то вспомнил горьковатый вкус недавно съеденной ухи.

— Извиняй, парень, — сказал Манго — Манго, — больше ничего не было!

Лапидус опять не ответил, туча катила на него неотвратимо, Лапидус чувствовал себя мотыльком, на которого собирается наехать большой каток. Такой, каким раскатывают и утрамбовывают асфальт. Черный, жирный, тошнотворно пахнущий асфальт. Мотылек вьется над ним, каток впечатывает мотылька в горячую и пахнущую массу. Через несколько тысяч лет какой–нибудь сумасшедший археолог или палеонтолог начнет отдирать шкурку Лапидуса от асфальта — мотылек явно представляет научную ценность.