Михаил Попов - Колыбель

— Через час растащат, — сказал тихо Денис, — пойду разгоню гадов.

— Сиди, сам открою.

— Неплохо было бы найти сам катер, его ведь тащило волной в ту же сторону, что и нас. Лежит где–нибудь на дне.

— Иди нырни.

— Почему я? — огрызнулся было Денис, но, подумав пару секунд, встал и пошел к воде, на ходу сбрасывая обувь, майку…

Плавал долго, заплыл не очень далеко, много раз нырял; отфыркиваясь, крутился вокруг своей оси, глотал воздух. Очень быстро занятие стало каким–то рутинным. Товарищ инженер перевел взгляд дальше. На мучительно однообразный горизонт. Тоже быстро надоело. Швырнул ракушкой в сторону крабьей банды. Нашел кусок ракушечника в песке, опять швырнул. Это скорее повредило постройке, а не вредителям. Повернул голову в сторону — и даже вздрогнул. Шагах в десяти от него, и справа, и слева, стояли местные детишки, по нескольку десятков и с той и с другой стороны, и очень серьезно смотрели в сторону ныряющего Дениса. Своего отношения к зрелищу они ничем не выдавали, но было понятно: оно у них есть, и вообще, это событие они считают важным.

Когда ныряльщик направился к берегу, дети как по команде отступили на несколько шагов в глубину пальмовой тени и растворились в зарослях.

Денис, отфыркиваясь, рухнул на песок рядом с напарником.

— Я был прав, он там.

— Глубоко?

— Не достать, метров шесть. Или девять — кто ее разберет, эту глубину. Но это точно он. Вода такая прозрачная, как в Шарме.

— Если говоришь «точно», значит, сомневаешься.

— Да нет, дядя Саша, катер, обязательно катер. И по размерам похож, да и откуда тут взяться еще одному утопленнику?

— Как знать.

— Может, с камешком попробовать?

Товарищ инженер пожал плечами, не открывая глаз:

— Если это не наш катер…

— Наш, наш, ну, я так просто брякнул, играл в объективность. Наш.

— Значит, сюда приплывал еще кто–то. И тогда вопрос: где он?

Денис со стоном сел рядом:

— Съели!

Перед уходом они все же разогнали полосатых, поправили постройку и, не слишком торопясь, отправились домой. По дороге разговор опять с недоступного судна перешел на аборигенские странности. История о подглядывающих детях господина аниматора явно расстроила.

— Это у них такая служба безопасности. Красные кхмеры. А я знаю несколько слов на камбоджийском языке. Нет, мне эта история совсем не нравится.

— Ты сделал что–то такое, чего здесь не принято делать.

— Купаться не принято? В ручьях они полощутся. Не положено уплывать с острова? Да, на это похоже. Пожалуй, насчет лодки вы правы. Они или не поймут, зачем она нам нужна, или, что хуже, поймут.

Товарищ инженер шел молча, покусывая травинку.

— Я помню уговор, эта тема — табу, но, дядя Саша, где, я спрашиваю, их капища и идолы? Где народные гулянья? Где бубен и тамтам? Ни татуировок, ни раскрасок. Какие–то они подставные, зуб даю. А может, в наш век могучего телевидения мы попали в реалити–шоу? Повсюду натыканы невидимые камеры…

— А ты матерился, как дикий сапожник, всю ночь.

— Да ладно вам.

— Скажи мне, какое телевидение в состоянии оплатить цунами?

Денис замер как вкопанный. Быстро, очень быстро по экваториальным правилам темнело. Кстати, и аборигенов нигде не было видать. Даже шальная мысль у обоих мелькнула: смыло куда–то невидимой силой жителей здешних. Но вдруг…

Они переглянулись.

— Что это? — спросили друг друга шепотом. Тихо–тихо, потому что боялись заглушить звук, доносившийся — явно, вне всякого сомнения — сверху, со стороны их холма. Стекал поверх крон погружающейся во тьму растительности.

— Ай, да-а ни-и ви–ачеэр, ни ви–ачеэр, мнэ-а мальи мальи спа–алозь.

Вот что они увидели, подкравшись по тропинке на расстояние прямого взгляда: аборигены, человек больше полста, сидят концентрическими кругами на земле между их гостевой и двумя другими хижинами. В центре их круга горит костер, а вокруг него похаживает, медленно поворачиваясь и придерживая ладонями пухлые щеки, их безмолвная подавальщица и поет замечательную казачью песню.

— Ты ее ночью раз двадцать исполнил, — сказал тихо товарищ инженер.

Дядя Саша был на полголовы ниже ростом, чем любой здешний мужчина, и даже большинство женщин были почти вровень с ним, детишки были самого разного возраста и, следовательно, роста. Сухощавый седеющий мужчина в клетчатых шортах и рубашке, завязанной на животе узлом, медленно шел между хижинами, а плотная бронзовокожая толпа теснилась вслед за ним, поднимая пыль босыми ногами и все время как бы стараясь заглянуть ему в лицо. Он останавливался, показывал хворостиной на плетеный дом и говорил: