Михаил Попов - Пора ехать в Сараево

— Неплохо придумано для дворового парня, — заметил генерал.

— Да, да, — следователь еще раз промочил чаем горло, — только теперь уж нельзя проверить, так ли оно было на самом деле. Подозреваемые мертвы. Калистрат же утверждает, что, дождавшись той ночью звонка, он оделся, достал ножницы. Сомневался некоторое время, но когда услышал второй звонок и голос барыни, понял, что прав в своих подозрениях. Вылез в окно и затаился неподалеку от дверей в конуру Авдея. Глядь–поглядь, а жена его любимая по стеночке, по стеночке крадется к этой двери. Какие тут еще нужны доказательства? Ждать, когда он ей начнет юбку, прошу за выражение, задирать?

— Что касается меня, — подал голос Афанасий Иванович, — до последнего оставался бы при спасительном сомнении.

— Для кого «спасительном»? — поинтересовался генерал и повернулся к Насте. — Хорошо бы мадерцы, что ли, бутылку, а? После этого снова дяде Фане:

— Спасительно это сомнение для виновницы, а представьте себе, насколько оно мучительно для обманутого мужа!

— Да, — решила переменить тему Зоя Вечеславовна, — история нелепейшая. И заметьте, каковы мы все в этой ситуации. Ждали–ждали крови Афанасия Ивановича, часы крали, а получилось вон что.

— Чьей крови? — сделал профессиональную стойку господин Бобровников.

— Эта кровь вас не касается, — неожиданно резко заметила Зоя Вечеславовна.

Разговор поперхнулся. Чувствуя в себе ответственность за его поддержание, хотя бы в сугубо светской форме, Антон Николаевич ухватился взглядом за пачку газет, торчавших из кармана генеральского пиджака.

— А что вы скажете, господа, по поводу ультиматума? Профессор, батюшка и Афанасий Иванович поглядели на следователя вопросительно: что, мол, за ультиматум?

— Я еще не просматривал сегодняшние газеты, — сказал Евгений Сергеевич.

Генерал достал из кармана пачку газетных листов и бросил на стол — угощайтесь!

— Это оскорбительный ультиматум, унижающий достоинство сербского народа. Думаю, прав–обозреватель «Русского слова»: ультиматум этот выработан Австро — Венгрией с полного ведома германцев.

— Вероятно, так оно и есть, но интересует — например меня — другое.

— Что же именно, господин Бобровников?

— Действия Сербии.

— Хотите, я опишу вам эти действия, — вступила в разговор Зоя Вечеславовна. Улыбаясь вступила.

— Извольте, мадам, — поклонился своей чашке следователь.

— Сербия ультиматум примет.

— Этого никак не может быть, — угрюмо заметил генерал.

— Примет, за исключением тринадцатого пункта. Допустив австрийских чиновников к следствию на своей территории, она тем самым теряет свой суверенитет. Сербия откажется от этого пункта. Но самое интересное не в этом, — Зоя Вечеславовна загадочно затянулась. Она не стала ждать, пока кто–нибудь из заинтригованных мужчин спросит: «А в чем?» — Австрию ничуть не удовлетворит это ползание на брюхе, буквально через несколько дней она объявит войну Сербскому королевству. Я убеждена, что уже в завтрашних газетах будет объявлено о мобилизации в Дунайской империи. Не удивлюсь я также, ежели выяснится, что и у нас началось нечто подобное.

— Вы известная провидица, — не скрывая насмешки, сказал генерал, — во всех почти газетах сообщено заявление господина Сазонова о том, что в случае уничтожения Австрией Сербии Россия непременно станет воевать. Такие заявления нельзя делать, не открыв подготовительных мероприятий для всеобщей мобилизации. Говорю вам это как профессиональный военный.

— Бывший профессиональный военный, — не удержалась Зоя Вечеславовна.

Василий Васильевич не нашелся сразу, что ответить, и разговором овладел Афанасий Иванович.

— А я у вас вот что хотел спросить, э…

— Антон Николаевич.

— Да? Извините. С Калистратом все ясно, как я понял. Каторга ему полагается, как он и полагал.

— Вероятнее всего.

— Но, знаете, у нас есть еще один умник.

— То есть?

— Некто Фрол, Фрол Бажов. Здоровенный такой. Плотник. Говорит, что не убивец, но убить, знаете ли, обещает.

— Кого?

— Меня, естественно. — На лице говорившего появилась страдальческая улыбка.

— Я вам рассказывал, Антон Николаевич, — прогудел батюшка.

— Ах да. — Следователь озабоченно покивал.

— И что? — потянулся к нему всем существом Афанасий Иванович. — В свете случившихся событий такие обещания особенно пугают.

— Сказать честно, я, как и отец Варсонофий, придерживаюсь того мнения, что это какое–то психическое отклонение. Тут дело врача, а не полиции. Фрол этот, как мне донесли, поведения трезвого человек, уравновешенного.