Михаил Попов - Пора ехать в Сараево

— Не стреляй! — крикнуло сразу с десяток голосов. Полицейский невольно скосил взгляд. Множество испуганно горящих глаз глядело на него из разных углов.

— Не стреляй!

Не слушать 4 же было доверенному лицу начальника полиции всякую шваль! Он выстрелил, целясь, как ему казалось, в ногу тяжело дышащего на вершине человека. Бочечные пирамиды рухнули, как альпийские лавины, только грохот у них был своеобычный, перебористый, гулкий. Бочки катились со всех сторон, давя людей и их бесполезные вопли.

Появление полицейского чина в русском романе почти переменой погоды в худшую сторону. Так что нет ничего удивительного в том, что когда дрожки Антона Николаевича Бобровникова въехали в ворота столешинской усадьбы, небо начало хмуриться. И липовая аллея перед парадным яблоневая толпа в тылу дома затрепетали. Когда же Антон Николаевич, еще довольно молодой 'человек, пусть и женатый, но интересующийся идеями и еяниями, сел к столу, хлынул ливень. Помимо следователя, кушали чай Корженевские, генерал, Афанасий Иванович и отец Варсонофий, человек степенный, молчаливый, кажется, неглупый, с припухшими веками и тяжелым выразительным дыханием. Подавала Настя, безропотно взявшая на себя все хлопоты по дому. Марья Андреевна слегла, и ей требовался почти такой же уход, как Тихону Петровичу. Срочно затребованные из деревни девчонки были еще вполне бестолковы, буфетный человек из уездного ресторана должен был прибыть только завтра.

За столом царило неопределенно–сложное настроение. Генерал и профессор были мрачны, каждый в своем роде; отец Варсонофий, как о нем уже сообщалось выше, предпочитал помалкивать. Поддерживали беседу господин следователь и Зоя Вечеславов–на. Зоя Вечеславовна задавала вопросы, Антон Николаевич, слегка краснея каждый раз и промахивая салфеткой губы перед первым словом, отвечал. Он был осведомлен, с кем имеет честь сидеть за столом, и горел желанием послушать столичную знаменитость и смущался тем, что вынужден говорить сам при такой аудитории. Впрочем, речь шла о предметах, касающихся его профессии, это облегчало его положение. Он даже отчасти блистал, был доволен собою и жизнью. И даже смертью, что дозволила ему оказаться в таком обществе.

— Ну, это теперь понятно, но что же послужило причиной этой дикой выходки? — спрашивала Зоя Вечеславовна.

— Ревность.

— Ревность?

— Да-с, и я удивлен, что вы этому удивляетесь. Разве не известны нам — хотя бы из классической литературы — примеры, когда это чувство служило причиной пролития рек крови. И «Отелло», и «Кармен». Далее следовал рассказ о допросе, снятом с «убивца». При этом слове Афанасий Иванович криво вздохнул. Оказалось, Калистрат давно уж не доверял жене, жуткие английские ножницы появились не вдруг и не случайно, а задуманы были специально и издалека. Сначала, еще прежде ревности, появилась обида. Груша была в горничных у барыни, то есть приближена. «Ходила чисто», как говорится. А сам Калистрат только что звался буфетчик, а сам больше дрова колол да за лошадьми ходил. Чувствовал, что жене не ровня. Нервные губы следователя воспитанно отхлебнули чаю.

— Отсюда мысль: а не отдали ли ему Грушу в жены, чтобы грех какой–то прикрыть? Баре–то сплошь и рядом со своими дворовыми любовницами так поступают.

— Но это вы хватили, господин Пинкертон, чьи тут могут быть грехи? Тихона Петровича? — неприязненно хмыкнул Афанасий Иванович.

— А я и не говорю, что был грех. Боже меня упаси от такой невежливости. Таков был ход мысли убийцы. Так вот, стал он следить за супругою и пришел к выводу, что у нее есть любовник. Полгода выслеживал — поймать не мог.

— Проще было согласиться, что такового нет, — заметила Зоя Вечеславовна.

— А у него, наоборот, копилась ярость. Ревность такая штука, что если уж заведется, то может питаться чистым воздухом, реальная пища ей и не нужна подчас. Генерал поднял глаза на говорливого гостя и углубился задумчивыми пальцами в бакенбард.

— Ревность — грех, — ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал отец Варсонофий.

— Согласен! — бодро крикнул Антон Николаевич. — Но вы же спрашивали меня не вообще, а о конкретном Ка–листрате. Так вот, он пришел к выводу, что раз преступники не ловятся, значит, они невероятно хитры. Его озарило — так он выразился.

— Не мужицкое словцо, — шепнул профессор жене, но следователь услышал.

— Согласен, согласен, и весьма. Сам удивился. Так вот, «озарило» его, что встречаются они посредством звонка, коим пользуется барыня. Любовник — а на эту роль претендент был один: дворовый молодой парень Авдей Толоконин, — прокравшись, дергает за укромно висящий шнур. Звонок звонит, жена идет на свидание — а дурак муж спокоен, считая, что она у барыни.