Юрий Хвалев: Анисовая водка для поющих бабуль

— Кх–кх–кх…

— Нужно промочить горло. — Шеф–повар похлопал политтехнолога по спине. — Пора…

Дверь оказалась не заперта и политтехнолог, толкнув её, шагнул в сенцы, где было темно и сыро. В следующую дверь он вошёл на ощупь. В слабом свете свечей за столом спиной к непрошеным гостям, подперев рукой голову, безучастно сидел человек.

— Александр Сергеевич, ты?! — Политтехнолог замер. — Как ты здесь оказался?

— А Бобров? — дирижёр был в стельку пьян. — Ты ведь Бобров? Бобров. И я Бобров. Ты мне брат, по отцу, поэтому садись, выпьем. А вас. — Дирижёр ткнул пальцем. — Я не хочу видеть. Вон отсюда!

— Куда же мы пойдём?! — возмутились девушки с веслом. — Мы тоже хотим согреться и выпить.

— Ты это, Александр Сергеевич, брось… — шеф–повар, не стесняясь, стаскивал с себя мокрую одежду. — Так друзья не поступают.

Капитан, глядя на шеф–повара, тоже стал раздеваться.

— Друзья? — дирижёр сжал в кулаке стакан. — Ха–ха–ха. Гусь свинье не товарищ.

— Послушай, Александр Сергеевич, ты можешь объясниться! — политтехнолог сел напротив. — Что случилось? Где Лаура?

— Лаура! — у дирижёра потекли слёзы. — Она… Она не девушка… Она… Я подошёл к ней с чувством, а она меня метнула вот сюда.

— Понятно, что не девушка. — Шеф–повар усмехнулся.

— Ты сволочь! — дирижёр ударил стаканом по столу. — Замолчи!

— Александр Сергеевич, успокойся. — Девушки с веслом поманили его. — Иди к нам, согреемся.

— Я люблю её, вы понимаете?! — дирижёр приложил палец к губам. — А она со мной играет. Разденется догола, заманит, а потом опять оденется. Лев Львович, ты помнишь в детстве, были шариковые ручки с девицами? Смотришь, одетая девица, перевернул ручку раздетая. Всё в одно мгновение: раз, два… Я не могу вот так: раз, два. Потому что я человек, а она, Лаура, не человек.

— Александр Сергеевич, хватит нести пьяный бред. — Политтехнолог сделал глоток из бутылки. — Давай ты отдохнёшь…

— Нет, почему же. — Девушки с веслом расслаблялись в компании капитана. — Нам интересно, пусть говорит.

— Она стояла обнажённая, я чётко видел, а вокруг неё в виде шара электрическое поле. — Дирижёр руками показал шар. — Искры, мелькали искры, много искр, потом свечение, будто заряд постепенно нарастал. Потом бабах, всё исчезло, и Лаура исчезла.

— Ну, знаешь! — шеф–повар попивал в уголке. — Я знаю Лауру год и ничего подобного не замечал.

Пучок сильного света прошил окно; стало нестерпимо светло. Дирижер вскочил и, качаясь, словно земля ходила под ним ходуном, неуверенно шагнул к выходу. Политтехнолог пытался его остановить. Фольклористы кто, в чём был, выскочили на лоно природы.

Над полем, ощупывая местность разнонаправленными лучами прожектора, висела летающая тарелка .

— Лаура!! — завопил дирижёр. — Я люблю тебя!

Вспыхнул электрический шар и все увидели обнажённую Лауру, которая мгновенно облачилась в голубой, блестящий комбинезон.

— Куда ты?! — политтехнолог путался остановить дирижёра. — Назад!

— Пусти. — Не унимался дирижёр. — Я люблю ёё.

Лаура выставила вперёд руку, и неведомая сила пригвоздила фольклористов к стене дома.

— Вернись! — кричал политтехнолог.

— Да ну его, изверг. — Девушки с веслом держались за капитана. — Подумаешь, любит, не любит.

— Да пусть полетает. — Захмелевшему шеф–повару было по барабану. — Его надолго не хватит.

Подойдя к Лауре, дирижёр повернулся и прокричал:

— Я буду первый русский–еврей во вселенной.