Роман Воликов: Тень правителей (сборник)

Юлька сидела рядом, пьяненькая, розовощекая, довольная состоявшейся жизнью.

— Ну, не грусти! — шепнула она ему в ухо. — У тебя всё получился!

— Всё замечательно, любимая! — он поцеловал Юльку. — Я просто немного устал.

Ему показалось, что он покачивается на ветке, а внизу копошится муравейник из странных существ, не вполне осознающих своё место под солнцем, и среди них Юлька, очумело мечтающая о тихой и скромной норке для них двоих.

Х собрал команду на внеплановую летучку.

— Плохие новости, — сказал он. — Ольга Казимировна ничего не может сделать. Я только что от неё.

Милая старушка, начальник казначейского управления, Ольга Казимировна, беззаветно похоронившая себя в балбесе сыне, для которого в банке придумали футурологическую должность — директор по развитию, была их самым ценным кадром в минфине.

— Наши друзья — местечковые евреи, — именно так Михаил Борисович называл владельцев главного конкурирующего банка, — представили на конкурс государственных гарантий на закупку продовольствия и сельскохозяйственных химикатов заведомо фантазийные условия. Мы там близко не валяемся. Но кто же в нашей стране разбирается в ценообразовании на западном рынке. Местечковые вопят как резанные, что согласовали условия с поставщиками и рвутся на подпись документов к Андрею Петровичу. Ольге Казимировне нужно две недели, чтобы аргументировано разметать их реваншистские планы. Плюс — временной фактор — посевная не за горами.

— Так что время против нас, — подытожил Х. — Отсюда две задачи. Первая: на этот срок убрать Андрея Петровича из министерства. Вторая: по возвращению он должен подписать госгарантии в нашу пользу.

— Das ist fantastisch! — Леонид Борисович выразил общее мнение.

— Я понимаю, — сказал Х. — На кону миллиард долларов бюджетных денег. Так что, либо пан, либо пропал!

Ксюха не звонила из санатория четверо суток. Он нервно пощёлкивал пальцами по японским водяным часам, подаренным Юлькой на день рождения и стоявшим на рабочем столе. Перевербовка была исключена, в этом он не сомневался. Не таков мастак, этот Андрей Петрович. Да и Ксюха, маловероятно, чтобы откровенничала с ним. Хотя…

В её безудержном мессалинстве было нечто мистическое, почти религиозное, будто она отдавалась не мужчинам, а чему-то иному… Чему? Посоветоваться было не с кем, он чрезвычайно аккуратно, от царя Гороха, завёл на эту тему разговор с женой. Поводом послужила наконец переведённая на русский «Сексуальная революция» Вильгельма Райха.

Сначала Юлька напряглась, в глазах со скоростью света мелькнули неясные подозрения про любовницу, но, как-никак, Кен Кизи и прочая компания битников были темой её диссертации, и она увлеклась разговором.

— Сексуальное раскрепощение в шестидесятые неспроста началось в пуританских странах: Англии, Голландии, Соединенных Штатах. Традиционно это объясняется протестом против буржуазного мышления, но я убеждена — это поверхностная причина. Генезис человеческой психики стабилен и цикличен. Брак, семья, воспитание детей, уважение предков и патриотических ценностей не более чем дань конкретно существующим социальным условиям. Меняются социальные условия, соответственно меняется и мораль. Глубинная причина лежит в постижении своей связи с высшим началом, а секс, как ничто другое, объединяет людей для движения в этом направлении. Древнегреческие мистерии, увидев их, мы наверняка назвали бы порнографическими оргиями.

Он подзадорил жену: — В древней Греции видеосъемок не было. А описания настолько метафоричны, что понимай, как хочешь.

Юлька полемично махнула рукой: — Я о другом. Было, не было. Не в этом дело. Либидо никто не отменил. Проще говоря, чем сильнее общественный зажим, тем острее проявляются эротические реальности. Римские первосвященники загоняли сексуальность под пол, в пост нельзя, аборт нельзя, целибат нарушил — на костёр, а в средневековой Европе по ночам в церквях такое творилось, я изучала в «Ленинке» фотографии некоторых сохранившихся фресок, «Камасутра» отдыхает, — Юлька вдруг засмущалась и виновато посмотрела на него.

— Ну, это же в научных целях, — успокаивающе сказал он. — Хорошо, я понимаю мужчин. Они вечно страдают херней, ищут универсальный Дух, шарахаются вокруг да около метафизических принципов. А женщины? Природная стыдливость, стремление к моногамии? Вряд ли они добровольно шли во все эти групповухи? Получается, их как овечек тащили на заклание.